Андрей Посняков - Судьба гусара

Денис резко отскочил в сторону и, схватив правой рукой цевье мушкета, левой ударил врага в нос – как в академии учили. Больно, страшно, ошеломляюще! Тут же хлынула кровь, швед запрокинул голову, полностью потеряв ориентировку… пусть на каких-то пару секунд – их вполне хватило…

Выхватив из ножен врага палаш, Дэн без раздумий нанес рассекающий удар по плечу шведа… Где-то рядом заржала лошадь! Бросившись на звук, гусар отвязал коня и птицей взметнулся в седло! Теперь у него был и конь, и палаш…

Совсем рядом, на дороге, уже вовсю гремела схватка – звенели палаши и сабли, слышались хриплые крики и стоны. Туда и бросил коня Денис! Вылетел, словно демон, в рваном доломане, лохматый, босой…

Вылетел… ударил с налета одного, другого… Завидев своих – Культякова, Тошку, – засмеялся радостно:

– Ну, здорово, братцы! Эко пришлось свидеться.

Сзади сверкнул палаш… Но тут же просвистела и пуля… кто-то из своих выстрелил… Тошка же, признав Давыдова, выпучил глаза и заорал, как мог, громко:

– Денис Васильевич! Денис! Давыдов с нами, господа гусары!

– Давыдов! Денис!

– Здоров, Костя! Здорово, братцы, здорово.

Сие радостное известие придало гродненцам силы, так что уже через несколько минут они разделали шведов в пух и прах… по крайней мере, тех из них, кто выскочил на дорогу. Что же касается остальных, то те, услышав раздавшиеся в отдалении трубы и барабаны, поспешили ретироваться. И вовремя! Внизу, на склоне холма, показались зеленые мундиры русской пехоты.

– Ах, Денис, Денис, друг ты мой сердечный! – Яков Петрович Кульнев с невероятной радостью обнимал Давыдова, то и дело хлопая гусара по плечу. – Я уж отправил отряд прочесать окрестности, да тут и швед в наступление перешел! А ты, смотри-ка, и сам объявился. Да еще как объявился! Ну, хват, хват… А баронессу мы арестовали, не думай.

Дэн помрачнел:

– Теперь думаю, что зря…

– Зря – так отпустим, недолго, – тут же уверил Кульнев и со смехом продолжил: – Вовремя ты, Денис, вовремя. У нас тут веселые времена настали, лихие времена. Чтоб ты знал, нынче наш непосредственный командир – граф Николай Михалыч Каменский. Молодой да ранний, и, как и ты – хват. Ну, батюшку-то его, старого графа Каменского, ты, брат, знал.

– Да уж знал, – Давыдов невольно усмехнулся, вспомнив, как, желая получить вожделенное назначение в действующую армию, подстерегал старого графа в одной из петербургских гостиниц. Изрядно тогда его напугал!

– Ну, так у нас теперь весело! – заметил Яков Петрович. – То было шведы наступали, а уж теперь – мы!

– Ужо повоюем! – Денис радостно потер руки и осведомился, где бы можно пошить новый мундир, взамен изорвавшегося старого.

– Мундир, говоришь? – задумался Кульнев, взъерошив седую свою шевелюру. – Даже не знаю… Сабли, пистолеты, штуцеры – этого добра у нас нынче хватает – трофеи! А вот мундир… Хотя постой-ка! Есть же в Хаминго портной! Костя Культяков у него недавно ментик заказывал… так ты у Константина-то и спроси.

Возвращению лихого гусара искренне радовались все, по сему поводу даже устроили пир… А уж как был рад верный Андрюшка!

– Ах ты ж, батюшка, барин… – утирал слезы слуга. – А я-то, дурень, уже хотел сам поискать… И поискал бы. Отправился бы в самые чащи.

– Ну, полно тебе, Андрей Батькович… Говорю же, полно!

Баронессу Матильду Юстиус, отправленную под арест в Або, вскоре с извинениями выпустили, о чем лично хлопотал Давыдов. На мызу баронессы был отправлен разъезд, правда, удалось пленить лишь мальчишку-слугу Матиаса. Прикидывавшаяся простушкой Анна-Кайса и впрямь оказалась матерой шпионкой – отстреливалась, ранила одного из солдат и, зараза такая, сбежала. Вовсе не зря шведы наградили ее медалью, вовсе не зря!

Что же касаемо Тарьи, так той Денис больше не видел, как и незадачливого колдуна Кройто, как и Шенгранна-Ульвеуса. Да и где их тут было увидеть, когда начались такие горячие дни, что времени не хватало даже поесть! С благословления и по приказу молодого графа Каменского авангард Кульнева рыскал по всему побережью и ближайшим лесам, громя шведов в хвост и в гриву! Если не везло захватить шведские военные склады – «магазины», питались грибами да ягодами, благо уже с июля этого добра в здешних лесах имелось в неописуемом множестве.

– Вот говорят: щи да каша – пища наша, – улыбаясь в усы, шутил Кульнев. – У нас же ныне пища – ягоды да грибы! Не особо, конечно, но что ж…

– А мне грибы нравятся, – вытянув на привале ноги, Денис Васильевич – Дэн – мечтательно закрыл глаза, представив скворчащие на сковородке белые… да с картошечкой, да под водочку, эх-х!

Его все больше тянуло на прежние, казалось бы, уже давно позабытые вещи. Как-то раз с острой силой захотелось вдруг пепси-колы с гамбургерами, потом – глянуть хоть какой-нибудь фильм, даже пусть и премерзкий, а еще – сесть за руль какого-нибудь, хоть даже и совсем отстойного, авто да дать газу! Вот такого всего в последнее время хотелось – и очень сильно! Да и сам Денис замечал, что после возвращения из плена он стал каким-то другим, не таким, как прежде. Молодой человек чувствовал себя именно Дэном, курсантом академии, будущим следователем или опером… и уж никак не Денисом Васильевичем Давыдовым. Он уже не помнил детства Дениса… того Дениса, поэта… не помнил прежних друзей… Наверное, мерзкий колдун Кройто все же сумел забрать душу Дэна… только это оказалась душа поэта, а не курсанта! От того-то и обессилел, впал в ступор лапландский нойда-колдун – он уж никак не ожидал, что у одного человека могут быть две души! А вот на то и напоролся.

Еще, слава богу, остались хоть какие-то навыки. Многое – кавалерийский аллюр, фехтование и прочее – помнило тело, кое-что – манеры и французский язык – мозг. Однако вот что касаемо поэзии… Дэн даже холодел – а вдруг больше не получится сочинять?

Однажды, в белесый финский вечер, попробовал – набросал кое-какие строчки в заветную поэтическую тетрадь…

И – странно – буквы словно сами собой ложились на бумагу, перо скользило легко и привольно…

– Пишете, Денис Васильевич? – благоговейным шепотом спросил сменившийся с караула корнет. – А это… прочтете?

– А что, Антон Иванович… Хочешь послушать? – Дэн невольно улыбнулся – слишком уж восторженный был у мальчишки вид.

– Хочу! – сняв кивер, тряхнул светлой челкой корнет.

Сказал, и тут же смущенно прикрыл веки, застеснялся, словно девушка:

– Если, конечно, можно…

– Да почему ж нельзя?! Слушай…