Сергей Нуртазин - Батальон прорыва

Пустой чугунок выпал из рук старухи, с гулким звуком покатился по деревянному полу. Микола кашлянул, бросил на нее строгий взгляд, продолжил рассказ:

– Уехал в город да так и пропал во время Гражданской войны. Вот и живем мы одни. Подальше от суеты мирской, от зависти и злобы людской. Места здесь тихие, коровка у нас, свинья, куры, пасека. В лесу кабаны, косули, лоси, тетерева, куропатки и другой дичи полно. Правда, война зверя и птицу распугала, но нам с Ганной хватает. Опять же грибы да ягоды, в озере и речке рыба. Селяне за лечение, за шкуры звериные, за рыбу да за мед нам муку, крупу, соль, картошку, овощ всякий приносят. Так что нужды не знаем.

– А немцы к вам не заглядывали?

– Пока не было. В село, правда, наведались. Назначили старосту, после полицаев несколько объявилось. И всё.

– Не боитесь?

– А кого мне бояться? Меня никто не трогает. Микола Колдун всем нужен. Я и белых лечил, и красных, и бандитов, и милиционеров, и нынешнего старосту Богдана тоже приходилось на ноги ставить.

– Не тот ли это Богдан, сын богача, которого ваш отец вылечил?

– Он самый. Их семью раскулачили, в Сибирь сослали, он оттуда один только и вернулся, в тридцать восьмом году. Среди нас жить начал. Всё к Ярыне сватался, когда у нее мужа на финской войне убили, только она ему отказала. А ты что же тревожишься, что тебя здесь найдут? Так ты не бойся. Мы тебя с Ганой, если что, в курятнике спрячем. Да и попасть сюда не просто. Места гиблые, трясина. В этих болотах много людей сгинуло. Потому сюда особо никто не ходит. Дорогу, через болото на остров, только мы знаем, Юрась с Ярыной да еще несколько надежных людей. А если кто лечиться приходит, то от края болота кричат, а я иду встречать. Оттуда до острова около пяти сотен шагов будет, а может, больше. Да и незаметно не подобраться, у меня две собаки, они гостей издали чуют, дадут знать, если что. Ну, будет. Утомил я тебя разговорами. Мне, старому, кроме моей старухи да собак и поговорить-то почти не с кем, а тут ты. Так что извиняй.

Старик встал, поправил на нём одеяло, поковылял к окну. Отеческая забота тронула душу Андрея, воспитанник детского дома, он не видел родительской ласки. Тепло душевной радости растеклось по всему телу, отодвинуло боль, сомкнуло веки, спокойный, крепкий сон принял его в свои объятья.

Время лечит раны, вылечило оно и Андрея. Покой, изобилие съестного, настои и мази деда Миколы сделали свое дело: истощенное недугом тело постепенно наливалось силой. Пришел день, когда он без посторонней помощи встал и вышел из дома. Под ногами хрустнул снег, морозец коснулся лица, залез под гимнастерку. Скоморохов запахнул овчинный кожух Миколы, вдохнул полной грудью свежего воздуха, огляделся. Болото, насколько хватало взгляда, было припорошено искристым снегом, и только бурые пятна незамерзшей жижи выделялись на белом покрывале. Обступивший его лес тоже нахлобучил снеговую шубу. Над всей этой девственной красотой висела оглушительная тишина, которую лишь изредка нарушали стрекотание сороки, стук дятла и кудахтанье курицы в курятнике. Из-за угла дома выбежали две крупные лохматые собаки рыжевато-белого окраса, остановились в полуметре от Андрея, завиляли хвостами. Один из псов подошел ближе, потянулся мордой к ноге, Андрей погладил лобастую голову. Из дома вышел Микола.

– Полюбили они тебя. Собаки доброго человека чуют.

– Я же пограничник, у нас на заставе тоже собаки были, а потом война. Наверное, немцы их убили, когда заставу захватили.

Старик вздохнул.

– Да-а, война – она никого не щадит: ни людей, ни животных.

– Только войну эту не мы начали, а немцы. Я сейчас здесь отлеживаюсь, сытно ем, сладко сплю, прячусь, как суслик в норе, когда к вам селяне или староста с полицаями приходят, а другие в это время кровь проливают. Пора мне, дед Микола, к своим пробиваться.

– А зачем далеко идти? Можно и здесь с немцем воевать. Ты, помнится, в лабазе сидел, когда полицаи наведывались ко мне с раненым своим дружком.

– Да.

– Слышал, наверное, что они у меня спрашивали, не видел ли я в лесу партизан?

– Слышал.

– Так вот, отдохнешь ещё недельку, я тебя к ним и отведу.

Дед Микола слово сдержал. Через неделю Андрей оказался у партизан. Каково было его удивление, когда в бородатом командире отряда он узнал Двужильного. Майор улыбнулся, оголив ряд крупных желтоватых зубов.

– Здорово, пограничник! Что, не признал сразу?

– Не признал. А как вы здесь оказались?

– Когда тебя на остров доставили, дед Микола нам рассказал, что в лесу от немцев схоронились селяне, активисты, так сказать. С ними председатель колхоза и парторг. Всего человек пятнадцать. Микола нас к ним отвел. Они дали нам проводника, но пробиться к своим нам так и не удалось. Снова наткнулись на немцев. Двоих бойцов потеряли. Пришлось вернуться в отряд. Решили остаться вместе с партизанами. Прежде отряд возглавлял председатель, но во время нападения на обоз он был убит, тогда по причине наличия боевого опыта и как старшего по званию командиром выбрали меня, а комиссаром остался парторг.

Несколько обиженным тоном Скоморохов произнес:

– А почему мне не сообщили?

– Ждали, когда поправишься. Ты парень горячий, не окрепший, в бой стал бы рваться. Но дед Микола нам докладывал, как ты себя чувствуешь, каждый раз, когда мы к нему за продуктами приходили.

Теперь Андрею стало понятно, кого имел ввиду дед Микола, когда говорил про надежных людей, знающих дорогу через болото на остров.

Двужильный продолжал:

– В село за провиантом ходить опасно, да и люди могут из-за нас пострадать, поэтому решили через деда Миколу действовать. Селяне ему продукты для нас носят, вроде бы как плату за лечение и в обмен, а мы при случае забираем.

– Хитро.

– Без хитрости тут не обойтись. Силы неравны, противник многочисленен, но жалить немца и неприятности немалые доставлять можем. Глядишь, от наших трудов Красной армии легче будет. Положение ведь серьезное, на днях стало известно – немец уже под Москвой.

Скоморохов не поверил своим ушам. Как же так? Как могло случиться, что немцев допустили до столицы? На немой вопрос Андрея Двужильный уверенно ответил:

– Москву немцам не отдадут, а мы должны бороться.

Скоморохов вспомнил, что майор так же уверенно говорил, что Красная армия не оставит Киев. Андрей, будучи любителем истории, знал, что Москву удавалось захватывать и татарам, и полякам, и французам, но искренно верил, что немцам это не удастся.

Отряд оказался небольшим: комиссар отряда Анисим Тарасович Нестеренко с женой Марией и дочерью Данутой, двенадцать разновозрастных мужчин из села и ближайших хуторов, Двужильный и пятеро его бойцов-окруженцев, кроме них два красноармейца-казаха, которые отстали от части, заблудились в лесу, а позже, прежде отряда Двужильного, присоединились к партизанам. Вместе с Андреем набиралось всего двадцать четыре человека. В отряде Скоморохова приняли хорошо. Уважение вызывали его звание и боевой опыт. Расположение к нему командира, знакомство с дедом Миколой и бойцами-окруженцами тоже сыграли свою роль. Но не всем его появление пришлось по душе. Казимир, парень из местных, назначенный начальником разведки отряда, пограничника невзлюбил. И было для этой нелюбви две причины. Первая причина заключалась в том, что Двужильный, после появления Скоморохова, поручил разведку ему, а Казимира сделал его заместителем, чем парень остался очень недоволен. Ведь он был местным и хорошо знал родные места, а разведку возглавил чужак. Второй причиной была Данута – дочь комиссара. Она сразу обратила внимание на молодого красивого младшего лейтенанта. Вскоре её симпатия к пограничнику переросла в любовь. Это не скрылось от глаз Казимира, чьи ухаживания Данута отвергала. Улучив момент, Казимир решил поговорить со Скомороховым.