Александр Харников - Севастопольский вальс

– А теперь шагом марш на перевязку к Николаеву. Небось, тебя перевязывал твой чухонец, без йода и антисептиков? Ты что, хочешь столбняк подцепить или гангрену?

– Хулиович, – я говорил с трудом – во рту у меня пересохло, а в ушах стрекотали кузнечики, – ну дай мне выполнить мои прямые обязанности.

– Маша уже ходит, фотографирует, – успокоил меня Сан-Хуан. – Только она пока еще на том берегу.

– Маша – это Маша, – я попытался поупрямиться и показать свой характер, – а ответственность-то на мне. Кстати, с ней все в порядке?

– Она двух поляков-артиллеристов завалила. А ты чего ни с того ни с сего на берег ломанулся?

– Да, понимаешь, мне показалось, что еще один выстрел картечью из пушки – и всем нам на палубе будет кирдык. А Машу я в обиду не дам. Она мне как сестра. Ладно, пойду, немного прогуляюсь…

Решив, что, действительно, не обязательно ходить за камерой, я достал из кармана мобильник, включил его и начал снимать убитых поляков. Позднее я показал эти фото местным жандармам в Бресте, и почти всех из них они опознали. Только у двоих из убитых были сильно покалечены головы. Когда я их фоткал, меня снова чуть не стошнило. Да, когда-то я считался лучшим бэттером в школьной бейсбольной команде, но сегодня в первый раз мне довелось бить людей по голове…

Когда я вернулся на «Курьер», очередь на перевязку к Саше Николаеву все еще не рассосалась. Он же занимался тяжелораненым. Один швед с поломанными ребрами и разбитой головой, плюс трое легкораненых ждали своей очереди. Увидев «лимонника», я подошел к нему и высказал все, что я о нем думаю, не стесняясь в выражениях. Смутился я только тогда, когда увидел восхищенное выражение лица Кости Самохвалова и то, как он что-то спешно записывал в свой блокнот.

– Продолжай, я тут твои выражения фиксирую для потомства…

Я смутился и прервал поток ругательств. Костя увел англичанина, а ко мне подошел Хулиович.

– Никола, у меня для тебя две новости – хорошая и плохая. Сначала хорошая. Я уже доложил о бое по рации, и мне сообщили, что все отличившиеся представлены к наградам. И еще: ходатайство о зачислении тебя на службу удовлетворено, и тебе присвоено офицерское звание. Теперь ты поручик Гвардейского флотского экипажа, с чем и поздравляю. Да, и можешь вертеть дырочку на кителе для награды.

– Ого, значит я – офицер? Служу Отечеству! А где китель, на котором мне вертеть дырочку?

– Форму тебе выдадут, не бойся. Она, кстати, имеет прямое отношение к плохой новости. А заключается она в том, что ты, бейсболист хренов, остался жив только потому, что поляки обалдели от подобного дебилизма. Хотя, может, конечно, стоит взглянуть – вдруг они и в самом деле умерли от смеха. В любом случае, будь твоим противником нормальные солдаты, ты бы сейчас лежал на палубе в холодном виде, подобно вон тем, – и он указал на три неподвижных тела, лежавшие на палубе и накрытые брезентом.

– Это те, кто погиб? – спросил я, лихорадочно вспоминая, все ли мои знакомые на месте.

– Из наших – да. Но ты мне зубы не заговаривай. Тоже мне, Бейб Рут – так, кажись, именовали вашего самого лучшего бейсболиста?

Я машинально кивнул, а Сан-Хуан продолжил:

– Гм, надо бы тебе позывной сообразить – «Бейрут». Ведь здесь никто про твоего Бейба Рута не слыхал, а про Бейрут знают все, кроме, наверное, наших шведов с финнами. А звучит примерно так же.

Я взмолился:

– Хулиович, ты сам подумай – где я, а где Бейрут! Я же никогда не был в Ливане.

– Ладно, не бойся, – успокоил он меня. – Скажи спасибо «охотникам». Они уже тебя именуют «берсерком». Вот это и будет твоим позывным.

– Слушай, какой я нахрен «берсерк»? – мне показалось, что Хулиович надо мною издевается. – Давай пусть будет хотя бы «янки».

– Нет уж, нет уж – ты вел себя, как «берсерк», эрго, «Берсерком» и будешь. Далее. Теперь каждый день стану проводить тренировки с нашими шведами. А то, блин, по кабакам да по шлюхам шастают, а команды из трюма не выходить не приняли всерьез. Так вот, раз ты теперь военный, то изволь тоже присутствовать на занятиях. В форме и в полной боевой. Я тогда сказал, что тебе нельзя, но не знал, что ты наш, прости!

В тот вечер мы до Бреста так и не добрались – наши «охотники» вырыли яму для поляков, которых похоронили без особых церемоний и почестей. Разве что Хулиович сделал грубый крест из пары палок и воткнул его в братскую могилу.

Заночевали мы в селе, в котором крест над церковью был православным, и население встретило нас на удивление приветливо. Подумав, Хулиович все же запретил нам брать у них какую-либо еду, чем весьма огорчил гостеприимных хозяев. Но пара подарочков для их детворы – и обида сменилась улыбками.

А вот Брест, в который мы прибыли на следующий день, я помню смутно. Нужно было дописать свои статьи, отредактировать их, передать все в центр, а потом помочь полиции опознать тушки супостатов… Запомнились лишь похороны трех «охотников» у крохотной лютеранской кирхи; оказывается, была там и такая. А на плацу у местной воинской части я ощутил на своей шкуре, что такое тренировки. Блин, сколько я в школе, да и в университете, занимался спортом, но по сравнению с тем, что с нами вытворял этот садист Хулиович – никакого сравнения. А еще этот тиран сказал потом, что мы ему напомнили детсадовцев – «ни тебе выносливости, ни сноровки. Вот разве что меткость неплохая».

Действительно, наши шведы неплохо стреляли, а мы с Машей даже соревновались за звание лучшего стрелка. И я, хотя и с трудом, но победил – выбил 47 очков против ее 46.

На следующее утро мы покинули Буг и пошли Мухавцом и Королевским каналом. К счастью, глубина канала была чуть больше, чем обычно – из-за затянувшихся на неделю ливней, закончившихся как раз перед нашим появлением на Висле. Но все равно было впечатление, что плицы нет-нет да и чиркают по илистому дну. Ширина канала такова, что развернуться у нас бы не получилось при всем нашем желании. Так что до Пинска шли мы долго, к тому же нас по дороге ждала еще одна засада…

25 августа (6 сентября) 1854 года. Санкт-Петербург Полномочный посол Прусского королевства в России Отто фон Бисмарк

Мое несколько затянувшееся путешествие наконец подошло к концу. Я прибыл в столицу государства, где мне предстоит быть главой дипломатической миссии и представлять интересы Прусского королевства. Скажу прямо – задача непростая, учитывая то впечатление, которое произвел на русских мой предшественник – князь Карл фон Вертер.

Этот молодой человек пренебрежительно относился к населению страны, в которой ему довелось служить, что для дипломата весьма опрометчиво. Ведь русские слуги нашего посольства, скорее всего, сообщают о том, что в нем происходит, сотрудникам своих секретных служб. И несдержанные речи фон Вертера наверняка достигли ушей императора Николая. Иначе трудно объяснить неожиданно холодное отношение царя к послу короля Пруссии. Генерал фон Герлах, побывавший недавно в Санкт-Петербурге, обратил на это внимание и, в свою очередь, доложил нашему королю. В результате князь фон Вертер пакует свои вещи и после моего прибытия покинет русскую столицу. И вряд ли с большой радостью, хоть он и многократно повторял, как ему здесь не нравится. А мне своим поведением надо будет исправить то отрицательное впечатление, которое он произвел на русских.