Анатолий Матвиенко - Де Бюсси

– Про Чарторыйскую не вспоминает?

– Нет, больше не вспоминает, шалунишка. Кстати, за любовным томлением Генрих не обратил достаточного внимания на самое интересное в письме. Карл основательно болен. Его одолевает чахотка. Чтоб не смущать двор немощью и кровохарканьем, удалился из Лувра в Венсенский замок. Самое тревожное – помиловал двух еще не казненных врагов, зачинщиков гугенотского мятежа, своего брата Франциска и Генриха Наваррского, словно заслуживает перед Господом репутацию милосердного.

– Не жилец?

– Не знаю, Луи, в письме больше ничего не было. Ждем вестей из Франции. Но ты же знаешь, что это означает!

Само собой. Генрих – первый претендент на престол после бездетного старшего брата. Но его связал посполитый трон, да еще магнаты решили набросить ему на шею новую цепь – женитьбу.

А что для меня из этого вытекало? Если вернемся во Францию, окажусь на противоположном конце Европы, и от Эльжбеты, и от Кракова, где куется враждебная Руси политика. С другой стороны, из приближенных польского недокороля я перейду в разряд члена свиты самого могущественного монарха континента, вдобавок – соратника по польской ссылке, опала, похоже, забыта. И с Эльжбетой вопрос решится радикально, перевезу ее не в Краков, а сразу в Париж. Буду сулить всякие несбыточные глупости, достать звезду с неба или прокатить на «Ламборджини» по Елисейским полям, в шестнадцатом веке это одинаково невозможно, но уговорю!

Мы выстроились в торжественную процессию выхода короля к церемониальному чревоугодию – к обеду, когда городские обыватели обычно готовятся к ужину. Человеческая змея выползла в главную трапезную. Генрих не объявлял никакого званого обеда, но в Вавеле куча знатных гостей, их игнорировать не комильфо, монарх прошествовал мимо них, с каждым расшаркивался, одаривал улыбками, дам – комплиментами. На 15 июня был назначен королевский бал, паньство собиралось загодя.

– Король строит глазки новым паненкам. А сам, кроме Марии Клевской, еще раз обменялся письмами с Луизой Лотарингской, эта провинциальная затворница также полна надежд. Генрих совсем запутался в женщинах, жалуется непрестанно… и одновременно пребывает в восторге от количества юбок вокруг него.

Шико был прав. Анжу обожал находиться в центре женского внимания. Но вот показалась расплата, среди польской знати мы увидели Анну Ягеллонку, сопровождаемую Яном Замойским.

– Поляки обложили нашего жениха, как охотники матерого волка, – шепнул Шико. – Вот-вот крикнут: ату его!

– Если Клевская не ошиблась относительно Карла, то у польской девы есть шанс стать королевой Франции. Печальной новости из Парижа Генрих должен дождаться в Кракове, а без женитьбы его здесь сожрут заживо. Любой шляхтич в Речи Посполитой вправе вызвать короля на дуэль, прецедентов не знаю, но если Анжу откажется – такое вполне может случиться.

– Мария Клевская или Анна Ягеллонка – велика ли разница? Пусть венчается!

Услышь последние слова, эту остроту любимого шута Генрих ему бы не простил.

Между тем поляки продолжили наступление. Замойский, выставив вперед бороду в форме лопаты, подвел невесту к высокому королевскому креслу. Анжу расцвел, словно получил дорогой подарок, и только самому близкому его окружению было понятно, каких сил стоит монарху это лицедейство. Анна заняла место по правую руку короля.

Радзивилл Сиротка оказался практически напротив меня. Время от времени бросал испытующий взгляд: что в свите слышно? Я одними глазами дал понять, что переговорю с ним после пиршества.

Вино исчезало со столов быстрее закуски. Магнаты один за другим, постепенно хмелея, провозглашали новые и новые тосты. За короля, за молодых, за Речь Посполитую, за союз с Францией. По мере того, как тушки тетеревов и юных кабанчиков превращались в кучки костей, в воздухе все отчетливее пахло милитаризмом. С помощью французов шляхта была намерена вернуть земли, некогда принадлежавшие Великому княжеству Литовскому – Смоленщину и остальные в среднем и нижнем течении Днепра. Заметно, что Радзивиллы помалкивали, больше разорялись маршалки Польского королевства в надежде, что совместная победа над Русским царством сильнее скрепит две части Речи Посполитой. С Сироткой, конечно, поговорю. Главное же – сегодня написать Ногтеву про очередной взлет польской русофобии.

К концу застолья на Генриха напал приступ богобоязненности, он признался в намерении уединиться в часовне для молитвы Господу и размышлений. Очевидно, другого способа избавиться от невесты он не придумал. Свите не обязательно сопровождать его в храм, я снова встретился взглядом с Радзивиллом и кивнул в сторону коридора, ведущего к Сандомирской башне.

Мы поднялись на третий этаж к ряду бойниц. С Вавельского холма открывается превосходный вид на Вислу и поля до Казимежа.

– Сеньор де Бюсси! – без предисловий начал Сиротка. – Я исполнил свою часть сделки, ходатайствовал перед семьями гневающихся на вас дворян воздержаться от сведения счетов. Не понимаю, что за странные у вас отношения с русскими, но пришел и мой черед просить о содействии. Вы лучше знаете короля. Он сдержит обещание жениться?

– Полагаю, что сдержит.

– Полагаю… Какое обтекаемое слово! Будто круглый камень в течении реки – твердый, скользкий, не зацепишься.

В свете угасающего июньского вечера благообразное лицо Сиротки излучало разочарование. Конечно, от меня он ожидал большей определенности.

– Не составляет секрета, пан Николай, что король всеми силами этому браку противится. Он влюблен в жену принца Конде, привык не сдерживать похоть и утолять ее с доступными красотками. Но здесь ему не оставили выбора. Да, он отправится под венец, щелкая зубами от нежелания, брак будет сугубо формальным. Если король ни разу не войдет в спальню к королеве, я не удивлюсь.

– Что за письмо он получил из Парижа?

– От своей возлюбленной, Марии Клевской.

– Что будет, если Карл Девятый умрет?

Осведомленности Радзивилла, его способности собирать информацию позавидовала бы любая профессиональная разведка мира.

– Решающее слово будет принадлежать Екатерине Медичи. Она благоволит к Хенрику, но вряд ли велит ему бросить польский трон ради французского, тогда остается единственный законный претендент – Франциск.

– А кроме Валуа – кто?

– Когда мы покидали Париж, самое сильное влияние имел герцог де Гиз. Прав больше у Бурбонов, конкретно – у Генриха Наваррского, его шансы повысил брак с Маргаритой Валуа.

Мой голос предательски дрогнул от воспоминаний, доставшихся в наследство от прежнего де Бюсси. Марго, эта прекрасная, роковая и развратная женщина-демон, до сих пор не дает мне покоя, несмотря на сильные чувства к Чарторыйской.