Евгений Гузеев - Будь здоров, жмурик

– Правильной, правильной, – загудел зал.

– Так вот, предстоит выбрать правильный путь и товарищу э-э-э…

– Александр Константинович Маркелов, – подсказал Толя, снова привстав, и шевельнул крылом в мою сторону.

– Помню, помню. А скажите, товарищ Маркелов, к кому вы из трех особ чувствуете наибольшее притяжение?

– В том и проблема, – замялся я, снова встав со своего места, – что на этот вопрос я не умею ответить. И потом законная моя супруга., последняя. Она ведь тоже… Она еще там, и я даже не могу представить, какой она мне явится когда-нибудь… И тогда…

– Ах вот как? А чего тянуть? Может заболеванице какое-нибудь ей организуем, убийство или несчастный случай? Появится она здесь, и тогда уж будем разбираться в этом деле со всей тройкой вашей.

– Ну, это, простите, как-то неожиданно, – опешил я, насколько это возможно в этом фантомном мире. – Не хотелось бы, чтобы она из-за меня мучилась и страдала от боли и страха.

– Мучилась? О, да, вы правы, это бывает у многих. А кому-то, знаете, везет – чик, и все, даже не заметил, проснулся, а вокруг светлое коммунистическое общество. Поверьте, три женщины – это проще, чем две. А насчет скоропостижности – это мы можем посодействовать, так что особо не волнуйтесь. У нас там свои люди есть, помогут. Особенно если она член партии. На то и служим тут для народа.

– Уж очень это все серьезно. А можно ли сначала немного подумать, взвесить? – спросил я.

– Ну что ж, мы не торопим. Подумайте, взвесьте, – несколько разочарованно и задумчиво ответил Антон Петрович и как будто потерял ко мне интерес.

Я взглянул на Толю. Тот скорчил неопределенную мину и незаметным жестом намекнул, что пора делать ноги. Когда мы очутились на улице и сели ждать обратного автобуса, Толя сказал:

– Подумаешь: убить, несчастный случай, заболевание. Это и мы можем. Хоть бы что-нибудь новое толковое придумал. Нет, ты только скажи. Действительно, супругу твою мы можем перетащить к нам. Ну и…

– Что ну?

– Может этих двух забудешь?

– А они согласны на это? Будут по ночам приходить. И потом мне как-то самому хочется, что бы… Вернее не хочется… То есть, я в восторге от того, что их обеих встретил здесь.

– Ну, с тобой, парень, все ясно. Черт с ним, с автобусом. Пошли в столовую. Успеем еще домой.

Столовая для трудящихся оказалась в пяти шагах. Это было светлое и просторное помещение. Вкусно пахло. В шахматном порядке расставлены были столы, покрытые белыми скатертями, на всех столах середину занимали солонки, перечницы, салфетки в стаканчиках и небольшие букеты цветов в вазах. Я вспомнил одну столовую, в которой, будучи студентом, питался. Меж нами она называлась «Жирная вилка». Помню, там, вместо салфеток, из граненых стаканчиков торчали куски второсортной туалетной бумаги, иногда нарезка простой твердой бумаги. А однажды острым краем такой вот салфеточки я порезал себе пространство между ноздрями. Почти все столы были заняты чисто одетыми, хоть и в рабочую одежду, трудящимися, а также семьями с детьми. Дети не кривлялись и не капризничали. За прилавком, где происходила раздача различных блюд, стояла вся в белом приветливая работница столовой. Ни одного жирного пятнышка на ее халате не просматривалось. Правда она была несколько полненькой, но к таким работницам общепитов мы привыкли. Тощие на эту роль никак не подходят, а иначе это даже вызывает определенные подозрения – плохо кормят. Мы вошли как раз в тот момент, когда трудящиеся аплодировали случайно вышедшему за пределы своего кухонного царства пожилому повару, скромно несущему на своей голове высокий накрахмаленный колпак. Автор блюд, застенчиво раскланялся, скрестив руки на груди, и вернулся обратно в свой кухонный алтарь. Колпак во время поклона мог бы упасть, ан нет – не упал. За буфетной стойкой на полках и столах были расставлены дефицитные продукты и деликатесы, блюда, консервы, напитки в бутылках, даже красные раки.

Даже черную и красную икру можно заказать. Что-то мне это напомнило, и я вспомнил цветные иллюстрации из сталинской книги о вкусной и здоровой пище – все это изобилие было будто скопировано оттуда. Да, и сталинские цитаты из той же книги украшали стены столовой. Мы выстояли очередь из двух человек, взяли подносы и получили по комплексному обеду – салатик– оливье, щи, котлету с жареным картофелем и зеленым горошком. Напиток – естественно компот из сухофруктов. Снова я испытал все эти правильные фантомные реакции при принятии пищи. Все негативное осталось там, а мы покайфовали от получения каких-то забытых вкусовых и прочих ощущений, хоть и связанных с принятием пищи, но не связанных никак с материей. В общем, понимай, как хочешь. А так вроде все как обычно – вилка, ложка, кусочек хлеба в другой руке, чувство наступающего удовлетворение, которое сохраняется, не вызывает никакой тяжести или сонливости. И прочее, прочее, прочее только хорошее. Нет, в этом определенно что-то есть – обычные и привычные будни, эпизоды знакомой нам жизни, превращенные в некое произведение искусств, даже шедевр. О, да, это действительно новый вид творческого искусства – сотворить свой собственный рай. Впрочем, с автором данного произведения мы познакомились.

Радио передавало лирико-патриотические песни – видимо для того, чтобы правильно работало пищеварение посетителей. «То березка, то рябина, куст ракиты над рекой», – пел ангельским голосом солист детского хора каких-то светлых сталинских времен. Эту песню мы тоже пели в детдоме. Слов я тогда недопонимал и думал, что нужно петь в повелительном наклонении как «кустраки ты над рекой». Что такое кустраки, я долго не мог понять – что-то вроде свети, сияй, радуй нас, то есть кустраки ты нас всех и как можно дольше и шибче, что б нам было всем приятно. А, вот еще вспомнил: не секрет, что взрослые дети нас меньших обучали матерым словам, но, оказывается, не только мату. Однажды я попросил у нашей библиотекарши книжку «Беременные музыканты» – откуда-то взялось более умное, чем «бременские», слово.

Только вечером мы вернулись домой. (Ну, понятно, вечер придуман Толей, а могло бы быть сплошное утро или полярная ночь, если бы хозяин этого захотел). Чего-то не хватало. Ах да, усталости. Вернее, она была, но какая-то приятная и, естественно, не физическая. Я удивился, что крылечко Толиного домика как будто стало по размерам более просторным, чем вначале показалось. Кроме того, появился вдруг небольшой деревянный столик с двумя стульчиками ручной работы. Мы уселись друг против друга, и в этом момент какая-то древняя, сошедшая с гобелена, бабка в деревянных башмачках и чепце с грохотом поставила на стол огромный двухведерный самовар. А вскоре на столе появились граненые стаканы в подстаканниках, вазочки, банка варенья, пряники и сушки. То, что аппетитно красовалось перед нами, было явно чем-то далеким от традиций европейского средневековья, особенно самовар. Мы пили с Толей чай с малиновым вареньем и любовались закатом.