Евгений Гузеев - Будь здоров, жмурик

Потом мы, мужчины, курили трубки в специально отведенном для этого кабинете хозяина. Слуга (декоративный, конечно – настоящие слуги, наверно, в раю тоже стали помещиками) принес нам ликеров. Порфирий Карпович рассказывал о своем поместье, как оно устроено, сколько дают дохода излишки, которые отправляются на ярмарки в близлежащие города, и как семейство живет, имея такие преимущества перед городскими. Он также рассказал, какие вещи и предметы ему для пользы и удовольствия приходится выписывать из столицы и даже из заграницы. Я, понимая, что все это – мыльный пузырь, все равно испытывал радостные эмоции от этого спектакля. Может быть, это и не спектакль, а просто фантазии Порфирия Карповича или своего рода вранье. Ну неужели он действительно ездит на какие-то там ярмарки, торгуется, деньги считает? При желании он мог бы воду в своем пруду превратить в вино, а вон ту, видневшуюся из окна, кучу навоза – в черную икру. В общем – дурдом, решил я, но с умилением и даже ощущением счастья во всей этой театральной психиатрии участвовал. Да я и сам бы мог так вот провести свою райскую потустороннюю жизнь – утром в халате и турецких туфлях, днем – в расстегнутом жилете с трубкой.

Порфирий Карпович после трубок повел нас на псарню, показал своих умных и аристократичных псов. Потом мы побывали в конюшне и полюбовались на породистых лошадей. Он продемонстрировал и прочее свое хозяйство, а также парк и пруд, аллеи, беседки. Все было не то что в безупречном состоянии, а просто являло собой божественную картину. Слуга принес самовар в одну из беседок, где стоял наготове столик, и Порфирий Карпович предложил откушать калачика, а также попробовать липового чаю с малиновым вареньем. В какой-то момент мы разошлись кто куда. Я лично остался в парке и, погуляв немного, присел на скамейке у пруда, как бы отдохнуть в тени под сиреневым кустом. Ну да, я мог бы тысячу лет ходить без отдыха, даже прыгать на одной ноге, и хоть бы что, но привычка уставать, радоваться появившейся возможности присесть, расслабиться в тенечке, и прочий подобный вздор были родными и потому приятными ощущениями и здесь в раю. Хотелось вечно сидеть на этой скамеечке, наслаждаться тенью и запахами сирени, слушать пение птиц и следить за выплывающими на поверхность пруда золотистыми и красными рыбками.

Неожиданно рядом с собой на скамейке я обнаружил девицу Ифигению. Некоторое время она сидела молча и разглядывала так же, как и я, зеленоватую воду пруда, рыбок, лилии и растущие из воды камыши. Я удивился слегка тому, что поведение барышни было каким-то несоответствующим эпохе этого райского уголка. Уж больно дерзкой и смелой она показалась мне. Маменька ее при виде этого пассажа упала бы в обморок, но, к счастью, она осталась у себя в дому. Сейчас девица была больше похожа на хиппи, чем на барышню из порядочных. Откуда-то вдруг в ее пальцах оказалась сигарета. Она слегка повернулась ко мне, держа сигарету у рта. Я достал современную зажигалку, которая чудесным образом оказалась в моем кармане. Девица закурила и снова принялась созерцать лилии в пруду. Я тоже пока молчал. Хотел, правда, похвалить ее игру на фортепьяно и даже рот приоткрыл, но в последний момент почему-то понял, что это будет ни к селу, ни к городу. Что-то другое назревает.

– Как вам весь этот цирк моих предков? – спросила она, наконец.

– По-моему, мило, почему бы нет… Мне нравится.

– Да бросьте вы, это же не ваше. Я вам не верю, вы ведь наш человек, я же вижу.

– То есть ваш – это чей? И почему человек?

– Не прикидывайтесь… Вот что, плюньте вы на эту страну мертвых душ – райский уголок этот дурацкий, пошли лучше ко мне, музыку послушаем. А то тут все эти прудики, беседки, аллейки, фортепьяны, самовары, чашечки, блюдечки. Тьфу, нафталин.

Я, признаться, растерялся слегка. Имею ли я право? Тут ведь такая эпоха непростая вокруг, и, если что, могут, как говорится, от дома отказать, на дуэль вызвать или просто с позором выгнать. Ну, насчет дуэли, это я переборщил – девица еще молода, нет у нее хахаля с эполетами, который бы приревновал, тем более до этой барышни мне решительно не было никакого дела. Так что в данном случае некому и пока не за что стреляться со мной.

И вообще, дуэль – это даже забавно как-то еще раз умереть. А дальше-то что?

– Не бойтесь, никто не увидит, если я так решила. И вообще, что я вас трахаться что ли приглашаю? Чего бояться? Забыли, где мы находимся? Просто отвлечь вас хочу от этой сладкой плесени и райской скуки.

– Ладно, пошли, – согласился я, хотя никакой скуки вовсе не испытывал, и мы направились в барский дом.

Пока шли, нас действительно никто не видел, и мы тоже никого волшебным образом не повстречали. Войдя в дом, мы благополучно поднялись по дубовой лестнице на второй этаж, где находилась девичий будуар. Зайдя внутрь и оглядевшись, я даже присвистнул. Это было гнездо девицы-шестидесятницы, только не девятнадцатого, а нашего родного двадцатого века. На мятой тахте, небрежно застеленной клетчатым покрывалом, валялись какие-то советские журналы, в том числе и пара журналов «Кругозор», пластинки, и портативный, похожий на чемоданчик, проигрыватель «Юность» с оставленной на нем сорокопяткой. Над кроватью, хаотично прикрепленные канцелярскими кнопками, смотрели на нас красивые лица киноактрис – вырезанные из журнала «Советский экран» обложки и даже более яркие картинки из иностранных журналов с их кинозвездами. На спинке стула висел портативный радиоприемник «Сокол» – тот, что работает на батарейке «Крона», а на небольшом письменном столе, где обычно должны быть бумаги, письменные приборы и где обычно что-то пишут, главное место занимал катушечный ламповый магнитофон «Чайка». В комнате в углу под белой льняной салфеткой ручной работы отдыхал без дела телевизор «Рекорд», украшенный также белыми слониками и двурогой антенной. Кое-где небрежно была расставлена обычная дурацкая мебель, модная в шестидесятых, и было полно безделушек – шкатулок из ракушек, фарфоровых куколок а-ля ЛФЗ, к стене был приставлен модный в 60-е годы хула-хуп – обруч для приобретения тонкой талии, и прочая девичья дребедень.

– Портвейн будешь? – спросила хозяйка будуара, перейдя без предупреждения на ты, хотя внешне могла бы быть лет на 12—13 младше, чем я. Мы ведь даже в советское время так просто на ты не переходили при любой разнице в возрасте. Ну, а здесь, в отдельно взятом райском местечке с признаками как XIX века, так и 20-го, я уж не знаю, кто кого старше, и как себя вести в таких ситуациях. Впрочем, год ее земного рождения был, по всей видимости, не далек от моего, а возможно она могла бы быть чуть старше, останься мы оба живы.

– А если папенька с маменькой увидят? – спросил я.