Андрей Валентинов - Кейдж

За ними — женщины в черном со свечами, безутешные плакальщицы, они провожают, заставляя остальных вспомнить, сколь коротка и бренна жизнь. Из праха во прах. Второй цвет — горе.

— Не думал, что вы придете, шевалье Брока. Не думал, а следовало бы… Простите!

— «Шевалье» мы с вами только там, возле часовни На Камнях, мсье Грант. Вы правы, я почти не бываю в Авалане. Живые мне не рады. Но сегодня я пришел не к живым.

За белым и черным — тот, кто сопровождает, с кем не страшно переступить черту, проходимую лишь однажды. Отец Юрбен спокоен и суров. Молитвенник в крепких пальцах, черная траурная риза, вместо шляпы-«сатурно» — четырехугольная, увенчанная помпоном биретта. Он — главный, на нем Чин Ангельский, именно ему предстоит передать душу тем, кому надлежит вершить Суд. Тяжела ноша, но широкие плечи не гнутся, взгляд спокоен, походка мерна и тяжела. Vade mecum, душа. Не бойся!

— Мне нечем гордиться, мсье Брока. До Америки так и не доплыл, по-прежнему где-то возле Азор. Я нашел реликвию, увидел ее, но не более. Рыцари из книжки искали не только честь, но и силу.

— Вот вы о чем! Опасные у вас мысли, мсье Грант. Хотите повернуть Время вспять, воскресить, спасти, разрешить от грехов? Вы понимаете, Чья это власть? Перечитайте еще раз вашу книжку. Искатели Грааля не получили никакой силы. Чаша Господня могла исцелить и напитать, но вы, мсье Грант, здоровы и не голодны. Все прочее — ересь. Но если хотите, можете обрушить мир, у санкюлотов в 1793 году это получилось. Моим предшественникам пришлось много потрудиться, прежде чем Lapis Exilis вновь стал безопасен. Не трогайте капорет, пожалейте Вселенную. Ей и так достается.

Тяжелый темный гроб несут самые сильные. Впереди Максимилиан Барбарен и Жан-Пьер Мюффа, власть светская, держава и меч. Поверх деревянной полированной крышки — Знамя Авалана, древнее, утратившее краски, с раздерганными в нити краями. Его привезли с собой ссыльные гугеноты, спрятав от зорких королевских глаз. Ни надписей, ни рисунков, только неясные смутные контуры, тени давней забытой славы. Никто не скажет уже, кто собирался под ним. Городской цех? Отчаянная банда наемников-ландскнехтов? Память без памяти…

Бом-м-м-м… Бом-м-м-м… Бом-м-м-м… Соборный колокол бдит, отгоняя хриплым гудением тех, кому не место в скорбном шествии. Vade retro, Враг!

— Вы смотрите с высоты человеческого роста, мсье Грант. И думаете, как человек. Я такой же, звание Рыцаря-Рыболова — только память о Прошлом, почет, но не власть. Некоторые мои братья были способны на большее, но их уже нет. Человеку трудно пропустить через себя силу Грааля. Вас удивляет, почему никто во всей Франции, кроме нас, не видит трещину в Небесах? А я не удивлюсь, если завтра Авалан исчезнет не только с лика Земли, но и со всех географических карт, из книг и вообще из памяти. А здесь будет только зеленое поле и колючий кустарник.

— Я не рыцарь, мсье Брока, всего лишь репортер. Родом из маленького городка, где кино крутят в церкви, потому что больше негде. Но меня с самого детства приучили никогда не сдаваться. Мы — Юг, мы — дикси, нас разбили и втоптали в грязь, но мы встали. Здесь тоже Юг, мсье Брока, предки этих людей не просили пощады. Но сейчас мне кажется, что хоронят не только Натали Кабис, но и город Авалан.

За гробом — люди, обычные, грешные. Каждому из них уготован тот же путь, те же цвета, то же знамя на гробе. Их не слишком много. Сразу за той, которую провожают, — зонтики, суетное, но верное войско отца Юрбена. За ними стройная колонна с траурными повязками и красными ленточками в петлицах. Коммунисты явились все — партийная дисциплина. Проходя мимо дома, в который уже никогда не вернется Натали Кабис, соратники Барбарена молча вскидывают сжатые кулаки. Прощай, tovarishh!

А над всем и всеми — над цветом белым и цветом черным, над старым истертым знаменем, над зонтиками и ленточками, над мертвой и над теми, кто еще жив…

«Он глядит в недвижном взлете, словно демон тьмы в дремоте…»

…Ворон.

Ему не страшен колокольный звон, его не прогонят молитвы и четкий пролетарский шаг по брусчатке. Невидимый, но сущий, распростер он крылья над обреченным городом.

— Nevermore!

А больше — никого. Закрыты ставни, и двери закрыты, никто не вышел из дому, даже не выглянул из окон. Авалан не пожелал проводить безумную колдунью, доверив это горстке тех, без кого не устоит земля. Черно-белая соль на истертом булыжнике древней улицы.

Бом-м-м-м… Бом-м-м-м… Бом-м-м-м…

— Теперь вы шевалье, защитник Грааля, мсье Грант. Когда все начнет рушиться, приходите в часовню — и сотворите молитву обо всех прочих. Ни чем иным вы уже не поможете. И — ради вашего вечного спасения! — не прикасайтесь к Зеленому Камню. Вы меня поняли, мсье Грант?

— Понял. Jedem das seine!

Цвет белый, цвет черный, темный гроб, старое знамя. Зонтики, сжатые кулаки. Ворон.

Вечность…

— Импровизируем, импровизируем, Марек! Самое удачное запомним и закрепим. Главное в «l'amor nuovo» — или мы рядом, бок о бок, рука в руке, — или я в центре, вы чуть поодаль, Солнце — и планета. Начали, раз-два-три-четыре!

На «вы» — потому что работа, репетиция, урок. Трико, балетная пачка, пластинка под острой иглой. Учительница и ученик, партнеры, все строго и четко, улыбки тоже для сцены, для зрителей, словно нарисованные яркой краской по белой марле. Раз-два-три! Раз-два-три! Раз! Два!..

— Еще раз, еще! Кружим, кружим, правую вверх! Голову! Проходка… Пе-ре-скок! Плечи ровнее… Pas emboites… Ну, Марек, когда вы запомните? Pas emboites — на месте! Подбородок выше, выше! Представьте, что вы — тореро. Проходка…

…Но если умеешь читать мысли, если рядом с тобою — не просто партнер, если рука в руке, если слышишь, как бьется чужое — нет, нет, не чужое! — сердце…

— Я еще очень боюсь, мой Марек! Особенно вначале, когда ты меня целуешь… Боли боюсь, боюсь самой себя. Мне скоро двадцать семь, как и тебе, но я женщина… Женщина, которая ничего не умеет — только закусывать губы и закрывать глаза, чтобы ее мужчина не догадался.

— Ты ничего не боишься, Анна. Просто не можешь до конца поверить — и себе, и мне. Я никогда не спрошу вслух, что с тобой сделали… Нет, ты все равно сильнее, ты ничего не забудешь, но станешь выше. Мы не вырвем из памяти Прошлое, оно останется с нами, чтобы в Будущем, твоем и моем… Нашем, нашем, нашем! Мы не забыли, кто мы есть. Не закрывай глаза, они у тебя очень красивые.