Константин Калбазов - Полководец [litres]

– Саня, там Агап! – окликнул его Добрыня.

Редькин поспешно отыскал взглядом парня. Тот лежал, привалившись спиной к бочонку с солониной, и зажимал рукой рану на животе. Не жилец. Если быстро доставить в псковский госпиталь, зыбкая надежда еще есть. Случалось, что Рудаков вытягивал таких, хотя число их было весьма мало. Но его еще нужно довезти до Пскова. А ты поди обгони костлявую.

Однако и своих оставлять не след. Да, только что он отмахнулся от других раненых. Но Агап – не другие. Он – боевой товарищ. Тот, с кем пройдено пусть и поменьше, чем с остальными, но все одно достаточно. А еще…

– Агап, как же так-то, дурья твоя башка? Что же я Оле и братьям твоим скажу?

– Прости, Александр Григорьевич. Подставился.

– Добрыня… – начал было отдавать распоряжение десятник.

– Саня, – оборвал его парень, – мне все. И ты то знаешь. Моим же обскажешь как есть. Поймут. И она поймет. Вы это… Снесите меня в трюм. К пороху. Да пистоль заряженный дайте.

Его намерения угадать было несложно. Добрыня обменялся взглядом с Александром и поспешил спуститься в люк, откуда уже через несколько секунд вылез, неся два небольших бочонка ружейного пороха. В таких припасы выдавались на роту. Вышиб деревянные пробки, забрал у убитого сержанта пару пистолей, проверил порох на полках и воткнул стволы в круглые отверстия. Последняя деталь – взвел курки.

Все это делалось молча. С решимостью и остервенением. Да и о чем говорить-то. И так все понятно. Они, конечно, могут вытащить его на берег, но… Только и того, что он отойдет в муках. А так… Они уже давно ручкаются с костлявой, и отношение к ней – как к злой соседке. И уйти вот так, с высоко поднятой головой, им вполне по сердцу.

– Готово, – закончив снаряжать заряды, наконец произнес Добрыня. – Под палубой бочонки с порохом. Рванет здесь, доберется и до них. Прощай, паря.

– Прощайте, – сглотнув твердый ком, выдавил из себя Агап.

– Ты там местечко неподалеку присмотри, – попросил вывернувшийся словно из ниоткуда Киря.

– Еще и на небесах тебя терпеть, – кривясь от боли, горестно ухмыльнулся раненый.

– Зато не скучно, – резонно возразил тот.

– Уговорил.

– Вот и договорились. Саня, все уж сошли, одни мы остались.

Действительно, палуба опустела. Только убитые и раненые. Шведские солдаты на берегу не преследовали дрейфующую баржу. К чему, если ее вот-вот настигнут галеры. Потому и обстрел прекратился.

Парни наскоро простились и поспешили прочь. Агапу где-то даже стало обидно. Вот так, бились плечо к плечу, а последний час ему встречать одному. Впрочем, мысль мелькнула да прошла стороной. Все правильно. Опять же, он сам вызвался. Так, чтобы с честью и славой, за други своя и непременно в окружении сонма врагов. Как оно было в старинных былинах.

Боясь потерять сознание, положил ладонь на рукоять пистоля. Только палец на спусковой крючок пристраивать не спешил. Мало ли, вдруг по случайности нажмет. А ему этого не надо. Не желает он сам уходить. Только бы дождаться. Чтобы не зря. Ну вот мало ему лишить шведа трофеев. Хоть одного прихватить с собой.

Скрип уключин. Увесистые шлепки массивных весел. Команды на гортанном языке. Стук соприкоснувшихся судов. Баржа слегка вздрогнула, вызвав очередной приступ боли. Перестук каблуков по палубе. И тут к Агапу пришло окончательное осознание, что это все. Вот он, конец!

Дорохин вдруг ясно осознал, как прекрасна жизнь и насколько он не хочет умирать. Перед взором встал образ Алеси. Знал, кто она, а вот поделать с собой ничего не мог. Чем-то таким запала она ему в сердце. Думал, что еще излечится от этого. Как говорится в народе: с глаз долой – из сердца вон. Да только, похоже, будет она с ним до конца.

За какие-то несколько секунд он успел себя растравить настолько, что по щекам пролегли две мокрые борозды. Да что там, он попросту плакал, громко всхлипывая. Ярился до зубовного скрежета, но ничего не мог с собой поделать.

– Что, сволочи? Пожаловали? – процедил он сквозь плач, глядя замутненным взором на появившегося перед ним солдата в синем мундире.

А потом с мрачной решимостью нажал на спуск. И…

Ничего не случилось. Курок исправно ударил кремнем по кресалу, но искра не высеклась, порох так и остался лежать на полке.

Зажмурившийся было Агап в недоумении посмотрел на пистоль. Потом на замершего в оцепенении солдата. В очередной раз как-то растерянно всхлипнул и утер рукой слезы, размазывая по лицу пороховую гарь и кровь, что была на ладони.

– А вот хрен тебе, сволочь! – зло выдавил он из себя.

И голос его уже не дрожал, а слезы как-то разом иссохли. Облегченное выражение, появившееся было на лице шведа, сменилось ужасом. Почувствовав звериным чутьем, что именно сейчас произойдет, он бросился к раненому. Агап же, мысленно благодаря Добрыню, уже ухватился за рукоять второго пистоля.

Удар сапога. Враз онемевшую руку отбросило в сторону. Но Агап не почувствовал боли. Его взгляд был прикован к курку, который исправно выбил искру. И тут же полыхнул порох на полке. В голове же пронеслась одна короткая, как миг, мысль: «Успел!»

Сначала он почувствовал… Хм. В том-то и дело, что не почувствовал рук. Какое-то тупое онемение, и больше ничего. Потом занемевшее тело. Но оно-то как раз болело, что и радовало куда больше, чем ситуация с руками. И лишь под конец проступила тянущая головная боль. Очень похоже на тяжкое похмелье. Вот только он уж успел позабыть, когда в последний раз пил допьяна. А уж до поросячьего визга – так и подавно. Так что не с чего было так раскалываться многострадальной головушке.

Хм. Ну, допустим, он не припомнит ничего такого, что могло бы послужить причиной подобного состояния его тела. Но факт остается фактом. Оно было далеким от благостного. А значит, что-то такое эдакое все же имело место быть.

Наконец он открыл глаза. Ага. Было непонятно, стало куда запутанней. Он даже поначалу не поверил в реальность происходящего. Но видение мрачного подземелья не желало никуда исчезать.

Все именно так. Он находился в каком-то сыром каземате с осклизлыми стенами и небольшим оконцем где-то под потолком. Вонь стоит такая, что не приведи господи. Впрочем, это наименьшая из неприятностей. Куда интереснее то, что он в одних исподних портках, да еще и висит на руках, закованных в кандалы. Ага. Похоже, ноги вполне достают до пола. Просто колени подогнулись под бесчувственным телом.

– Ы-ы-ы-у, – нечленораздельно выдавил он из себя, попытавшись встать на ноги и не преуспев в этом.

– Ты гля, Тимоха очнулся, – послышался до боли знакомый голос десятника.

– Кха. Клим, ты? – наконец сумел выговорить парень.

– Я, Тимоха, кому же еще-то быть. Ты на ноги вставай. Больно долго на руках висишь, кровь застыла.