Александр Бочков - Путь на восток

— В Красной Армии имущество взвода, роты, батальона, полка, дивизии принадлежит его хозяину — Государству и советскому народу! А командиры всех уровней — только ответственные за выданное им государственное имущество! Но это в Красной Армии: им это всё выдало Управление снабжения. Нам — Спецназу, никто ничего не выдавал! Спецназ сам это всё взял! Спецназ — это государство, а я — тот, кто создал это государство и кто несёт ответственность за это государство! Я планирую операции; участвую в них; отбираю людей в подразделения… Если бы не было меня — не было бы и Спецназа и вас бы не было, как командиров Спецназа! Вы все бы сидели в немецком плену! Поэтому только я могу распоряжаться имуществом и только я могу отменять мои же приказы! Я выстроил отношения с бывшими пленными и советом Обороны, а ты Мазуров всё это разом похерил!

Майор вздрогнул, лицо пошло алыми пятнами…

— Ты дал повод этим бездельникам думать: раз Спецназ дает форму просто так; раз позволяет мыться просто так; раз даёт свои кухни для готовки — значит может дать и больше! Надо просто надавить посильнее! Ну не будут же они стрелять по своим?! Значит дадут что-нибудь. Это для начала… Потом можно будет ещё раз прийти, но потребовать уже больше! И так до бесконечности: важен первый шаг! Ты своими куриными мозгами не понял даже такой простой вещи: из ста пятидесяти тысяч освобождённых нами пленных, в городе сейчас осталось не более шестидесяти-семидесяти тысяч!

— А где остальные? — прорычал злобно — остальные — разбежались! А вот если бы я был таким добреньким, как ты и накормил, одел, вооружил тысяч двадцать?! Они и сыты и обуты-одеты и оружие есть… И ушли бы они из города, а у нас не было бы продуктов, оружия, формы на двадцать тысяч. А сейчас она у нас есть — мы вон вооружили батальон Неулыбина, да ещё людей ему дали! У этого командира — не убегут! И как только совет Обороны сформирует подразделение — Спецназ ему поможет, но не на халяву: Неулыбин встал в оборону Барановичей! Ты даже этого не понял майор… — устало закончил я…

— Товарищ командир… тяжело поднялся Мазуров — виноват… Простите — искуплю свою вину любой ценой!

— И снова ты ничего не понял майор… Из за твоих действий, действий твоего друга; действия двух комбатов, пошедших у тебя на поводу и, выходит, не имеющих своих мозгов, мне пришлось уничтожить больше тысячи. Наших. Советских. Обманутых… Пришлось — иначе бы они смяли охрану и ворвались на станцию! А там — бог его знает как бы повернулись события… И ты хочешь, чтобы я тебя за это простил? Мазуров побелел как мел…

— Вы, трое… — скользнул взглядом по Старостину и двоим комбатам, посылавшим свои полевые кухни в расположения проживания бывших пленных — В С Т А Т Ь! Два комбата вскочили; Старостин медленно поднялся, выражая своей позой недовольство…

— Вы все четверо, вместе с вашими начштаба, отстраняетесь от командованием батальоном. Вы выводитесь из состава Спецназа. Сдадите форму Спецназа; получите старую советскую форму и будете выведены за ворота. Вам дадут винтовку; пятьдесят патронов и обычной еды на неделю… Для Спецназа вы больше не существуете! Все ваши личные вещи, в том числе и те, что на вас — сдадите охране базы — отчеканил жёстко.

— Какими вы вышли из лагеря — такими и уйдёте с базы — продолжил выдержав паузу. — А тебя майор — я так просто отпустить не могу: на тебе слишком много висит — и знаний и вины… Поэтому — всё по справедливости! Ладонь вытянулась в сторону Мазурова и он растёкся, обрушился на пол серым пеплом — только форма опала на пол, да кобура с пистолетом громыхнула об пол… Старостин неверяще смотрел на то, что осталось от его друга. Резко повернулся ко мне: лицо перекосила злобная, яростная гримаса:

— Ты… ТЫ! Ты убил моего друга! Рука его рванула из кобуры ТТ. Попыталась выдернуть, да так и замерла с полувытащенным из кобуры пистолетом. Я встал, подошёл к нему; положил ладонь на лоб; пустил в голову немного тёмной силы, стирая все знания, полученные после освобождения из плена. Точно так же прошёлся вдоль ряда комбатов и их начштабов. Вернулся, сел за стол. Отчисленные ожили, завертели головами по сторонам. Вызвал командира личной охраны, сказал, что надо делать. Отчисленных увели мои бойцы…

— Все свободны. О том, что стало здесь с майором рассказывать не надо. Никому! Иначе можете оказаться на его месте! А над тем, что произошло здесь и произошло благодаря действиям отчисленных — подумайте. До завтра. Завтра я устрою чистку в рядах Спецназа — запустил я что то воспитательный момент среди командного состава. Придётся исправлять… Все свободны. До завтра… Командиры, не глядя друг на друга быстро и, видимо с облегчением, покинули штабной автобус. Я устало откинулся на спинку стула. Накатила апатия и тоска: жуткая, выворачивающая наизнанку душу… Захотелось бросить всё к чёртовой матери и уехать куда-нибудь подальше — в глушь! На берег лесного озерка или речки… Чтобы только я и природа. Накатило, но стало понемногу отпускать. Вот только сейчас я понял — как тяжело и невыносимо трудно порой было Сталину! Как сжигались миллионы нервных клеток после таких вот собраний; как отнимали они месяца и годы, отпущенные ему сверху! И ведь не навредить хотели Мазуров и компания — помочь нашим; проявляли искреннее сочувствие. А что в результате? Вот так и Сталин, думаю, видел действия своих сподвижников — вполне искренние, но видел и последствия таких действий; их инициативности…

Не один раз читал «умные мысли» наших кабинетных теоретиков, утверждавших, что наших командиров лишали инициативности, а вот немецкие командиры имели свободу действий и действовали разнообразно, инициативно, самостоятельно — потому и побеждали! Идиоты! Первое место, где инициатива наказуемо — это армия! Не может в армии быть инициативных действий — всё только по приказу! К тому же эти диванные теоретики не знают, да и не видят разницы между инициативностью и усилением боеспособности! Командир любого уровня должен делать всё для улучшения боеспособности но — только с разрешения или ведома вышестоящего начальства! Это аксиома, не требующая доказательств! Иначе непременно получится инициативность, которая и выдала конечный результат: гибель тысячи бывших пленных и уничтожение Мазурова… В опусе Резуна-брехуна, взявшего гордый псевдоним Суворов есть такая сцена: по тревоге нужно вывести танки из части. У ворот образовался затор. Молодой командир взвода проявил инициативность: танком снёс забор и вывел свой взвод на позицию вовремя! Получил благодарность от проверяющего и взыскание от командира части. Вот он какой молодец! А в части были ещё одни ворота, но открывались очень редко; замок ржавел под дождями и снегом а ключ от них был неизвестно у кого. Так что выехать через них по тревоге не представлялось возможным… Так вот если бы этот командир взвода взял на себя уход за замком на воротах; один ключ дежурному; один ключ с боксы на видное место и один ключ постоянно в кармане кителя или танковой формы, чтобы любой мог открыть эти ворота — вот это был бы молодец. Вот это была бы не инициативность, а повышение боеспособности не только его взвода, но даже роты! А если в армии каждый начнёт творить то, что он считает правильным со своего шестка? Что будет твориться в армии?! Так ведь таким как Резун-брехун этого не понять! И остальным, потому как они либо вообще не служили, либо тупо «отслужили»… А что касается немецких командиров… Не было у них ни какой инициативности, свободы выбора, самостоятельности! Был набор отработанных схем действий, проверенных на учениях и в боевых действиях. Недаром, столкнувшись с упорным сопротивлением они просто терялись! А за самостоятельность и инициативность того же Гудериана и Манштейна отстраняли от командования!