Иван Оченков - Конец Смуты

– Удивительное дело, не правда ли? Вы правы, сударь, каторжников доставляют на галеру закованными в цепи, но эти цепи принадлежат королевской тюрьме. Поэтому по прибытии с них сначала снимают королевскую собственность, а потом заковывают в цепи, принадлежащие галере.

– Социализм – это учет, – пробормотал я себе под нос.

– Что вы сказали, сударь?

– Продолжайте, гере лейтенант, ваша история очень занимательна.

– Для кого как, ваша милость; бедняга Улле, это наш профос, что-то сказал вашему родственнику, и тот в один удар лишил его половины зубов, а еще он потом долго травил за борт, как новичок во время своего первого шторма, и до сих пор двигается с трудом. Именно поэтому ваш «племянник» до сих пор жив: Улле очень просил сберечь его до своего выздоровления, чтобы иметь возможность лично спустить с него шкуру.

– Да уж, я всегда подозревал, что у моей родни много талантов, но вот чтобы настолько много… ладно, я все-таки хотел бы увидеть его.

Шведский офицер сделал вид, что решает в уме сложнейшую математическую задачу, и решал ее до тех пор, пока я не подкинул в воздухе серебряный талер. Лейтенант тут же выбросил вперед руку, продемонстрировав недюжинную реакцию, и едва успевшая сверкнуть монета исчезла в его широкой ладони. Через пару минут мы уже поднимались по сходням, а швед давал указания вахтенным привести арестованного.

Вскоре те притащили изможденного человека в невообразимых лохмотьях. От падения его удерживали только руки провожатых, а обритая наголо голова бессильно клонилась вперед.

– Матвей Фомин? – спросил я его по-русски, подойдя как можно ближе.

В нос остро ударил запах, какой бывает только у галерных гребцов, вынужденных жить, спать, есть и испражняться в тесноте трюмов, не имея возможности выйти на свет божий.

– Был когда-то Матвей… – еле слышно прошептал заключенный, – а теперь вот кличку дали, ровно собаке.

– Бывает, – сочувственно покивал я, – а профоса-то зачем ударил?

Голова Фомина медленно поднялась, и в потухших глазах на мгновение вспыхнул совсем было погасший огонь. Изможденные губы сложились в кривое подобие улыбки и, едва двинувшись, шепнули:

– Легкой смерти захотел…

– Не получилось бы легкой, Матвей.

– Один раз можно и потерпеть… а ты чего пытаешь меня, ты поп, что ли?

– Ага, не рукоположенный только.

Договорив это, я вернулся к лейтенанту, с интересом наблюдавшему за нашей беседой.

– Я смотрю, сударь, вас не испугали ни вид, ни запах вашего «племянника»?

– Я, как и вы, мой друг, солдат, и меня трудно испугать видом человеческих страданий или запахом гниющей плоти.

– Да уж ясно, что вы, ваша милость, видали разные виды. Кстати, я не спросил, как вас зовут.

– Вряд ли мы когда-нибудь еще встретимся, лейтенант, так что зачем вам мое имя. Впрочем, можете звать меня господин Ханс. Скажите, могу ли я как-то помочь своему бедному родственнику?

– Помочь человеку, осужденному королевским судом? – переспросил швед. – Нет, это решительно невозможно!

– А как вы поступите с ним, если он, не дай бог, умрет? Скажем, на переходе к Улеаборгу.

– Тогда его похоронят в море, привязав к ногам ядро.

– Неудивительно, что Швеция такая бедная страна, раз уж по такому ничтожному поводу тратится целое ядро!

– У вашей милости, господин Ханс, есть какое-то иное предложение?

– Да, я бы предложил сохранить это ядро для более подходящего случая. Скажем, для какой-нибудь славной стычки на волнах.

– Бедняга Улле очень огорчится, если ваш «племянник» умрет прежде, чем он с ним посчитается.

– Ну, может быть, пригоршня серебряных монет утешит вашего профоса?

– Возможно, но он не единственный, кто будет оплакивать эту безвременную кончину.

– Содержимого этого кошелька, – подкинул я в воздухе мешочек, – хватит, чтобы устроить достойные поминки?

– Вряд ли там больше полусотни талеров, – пожал плечами швед.

– Скажите свою цену, гере лейтенант.

– Я полагаю, господин Ханс, что сумма в триста талеров поможет нам смириться с потерей в шиурме.

– Однако! Друг мой, а сумма в сто талеров не сможет утешить вашу скорбь?

Каменное лицо шведа совершенно четко демонстрировало, что торг в данной ситуации неуместен. Вздохнув, я наклонил голову в знак согласия.

– Хорошо, но у меня нет такой суммы при себе.

– Тогда вам надобно поторопиться.

– Я потороплюсь, но помните, что вы взяли задаток гере…?

– Лейтенант Свенсон, старший офицер на этой галере, к вашим услугам!

На следующий день я напутствовал Семена Буйносова, отправлявшегося в Новгород, следить за тем, как шведы будут выводить свои войска.

– В добрый путь, князь Семен, смотри за шведом крепко. Служба твоя трудная, по лезвию ножа пройти надо. И грабежа не позволить, и ссоры не допустить. Сам понимаешь, нельзя нам с ними сейчас ругаться. Особенно приглядывай за губернатором Спаре – та еще сволочь! Помогать тебе будет наш полоняник выкупленный. Он и языки знает, и обращение немецкое, так что пригодится. Однако помни, он нам человек еще неведомый и потому за ним тоже приглядывай.

– Государь, это ты на его выкуп такую прорву деньжищ ухлопал? – не утерпел стоящий рядом Романов. – Шутка ли – три сотни ефимков!

– На него, на него, Миша.

– Многовато выкупа, – покрутил головой Буйносов, – чай, не князь!

– Как сказать, Семен, – все же учен да за границей жил. Такой человек может быть полезен. Да и православного из полона выкупить – дело богоугодное.

– А он точно не опоганился?

– Если и согрешил, то покается, а если покается, глядишь, и спасется!

– А может, лучше у короля попросить было вернуть нашего человека-то?

– Знаете, ребятки, когда часто за других просишь – того и гляди, скоро за себя просить придется. Король Густав мне, конечно, не отказал бы, да только я ему потом вроде как должен буду, и кто его знает, что он в ответ попросить может. Может, триста ефимков по сравнению с тем совсем пустяк будет. Не говоря уж о том, что, пока я во дворец попал бы да с королем переговорил, эта проклятая галера уже бы в Финляндию отплыла, и пережил бы Матвей это плавание или нет – бог весть.

– Прости, государь, что спросили. На все твоя царская воля, а мы твои холопы!

– Э нет, князь Семен, не рабы вы мне. Рабы дел своего господина не ведают и не творят их, а бывает, знают, но не делают [64] «Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его» – Евангелие от Иоанна, 15:14–15. . Я же вас, как видишь, во все посвятил и надеюсь на вас и вашу службу. Верно говорю, Миша?

Романов кивнул и, помявшись, спросил:

– Отчего ты сам на ту галеру ходил?

– А кого послать, Миша? Ни ты, ни Семен языка не ведаете, а по Генриху за версту видно, что он простой солдат, с ним бы и разговаривать никто не стал.