Иван Оченков - Конец Смуты

– Тебе нравится русская баня? – спросила Алена.

– Пожалуй, да, – смущенно улыбнулась маркитантка. – А можно что-нибудь попить?

– Да, вот квас.

– Ой, какой странный напиток… – поморщилась Лизхен.

– А что вы обычно пьете?

– Пиво.

– Хм, – задумалась Алена, – про пиво я не подумала, хотя… подожди. Попробуй вот это.

С этими словами боярышня наклонилась и достала откуда-то небольшую сулею и протянула своей новой подружке.

– Что это?

– Пей, тебе понравится.

– Мм, вкусно!.. – почти простонала маркитантка. – А что это?

– Медовуха; пей еще, она вкусная.

Девушка не заставила просить себя дважды и с блаженной улыбкой снова приложилась к горлышку. Алена немного насмешливо посмотрела на разомлевшую немку и что-то спросила.

– Что?.. – вернулась к реальности Лизхен, не расслышав вопроса.

– Ты ведь не дочь Фридриха?

– Почему вы так говорите? – попробовала было отрицать маркитантка, но чувствуя себя обессиленной, быстро сдалась. – Да, вы правы, я сирота.

– А что случилось с твоими родителями?

– Их убили разбойники.

– Прости, я не хотела…

– Ничего, вы ведь не знали.

– А как ты попала к Фридриху?

– Когда это случилось, я убежала и несколько дней пряталась в лесу. Потом меня нашли рейтары, и госпожа Анна взяла меня к себе.

– Кто такая эта госпожа Анна?

– Маркитантка в рейтарском обозе, а господин Фридрих был там возничим.

– И он тебя удочерил?

– Нет, он был, конечно, добр ко мне, но я прислуживала госпоже Анне. Она воспитывала меня и учила всему, что надобно знать маркитантке.

– Зачем?

– Я думаю, она хотела продать меня какому-нибудь знатному и богатому господину. Опытные маркитантки часто так делают.

– И что было потом?

– Когда наш эскадрон перешел на службу к вашему царю, она подарила меня ему.

– Как это… кто пустил ее к царю?

– Оказывается, они были знакомы раньше, и, когда нас взяли в плен, она предложила меня ему.

– Вас взяли в плен?

– Да, два молодых воина, охранявших вашего царя. Одного звали господин Михаэль, а другого… кажется, Федор… да, Федор Панин.

Услышав это, боярышня от неожиданности рассмеялась.

– Федька взял вас в плен? Ой, не могу, Аника-воин – маркитанток в полон взял…

– Да, мы очень испугались, когда они с господином Михаэлем достали пистолеты и направили на нас.

– Но зачем это им было нужно?

– Госпожа Анна – подруга командира эскадрона Карла Гротте. Она уговорила его потом перейти на вашу сторону, и его величество щедро ее наградил.

– За что наградил – за то, что эскадрон перешел, или за тебя?

– Наверное, за то и за другое. Я не знаю, я всего лишь бедная девушка.

– Да, конечно, извини. А скажи мне, ты была с…

– С вашим царем? – вдруг пьяно хихикнула Лизхен. – А зачем вы спрашиваете, вы хотели бы быть на моем месте?

– Что?! – задохнулась от гнева боярышня. – Да как ты смеешь!..

Но маркитантка ее не слышала и, потянувшись, попробовала встать, однако ноги ее подкосились и она снова опустилась на лавку.

– Какой коварный русский напиток, – снова хихикнула она, – я совершенно не чувствую ног.

– Ох, горе ты мое, пойдем, помогу тебе до горницы дойти.

Алена перекинула руку Лизы через плечо, чтобы поддержать, и лица девушек оказались рядом. Сдув прядь волос с лица, маркитантка взглянула ей в глаза и горячо призналась:

– Да, ваша милость, я была с ним! Он такой красивый, сильный, ласковый и нежный мужчина, что любая женщина готова на все ради него. И я тоже!

Уложив Лизхен на постель, боярышня бессильно опустилась на лавку, кусая губы. Сердце ее, казалось, готово было выскочить из груди, а щеки покрыла мертвенная бледность. Тяжелый вздох вырвался из груди девушки, и она готова была дать волю слезам, но вдруг совсем рядом раздался голос Маши:

– Аленушка, а вы по-каковски с Лизой разговаривали? – Девочка стояла рядом с ней, с любопытством разглядывая свою наставницу.

– Ты что здесь делаешь?

– Я от Лукерьи убежала. Ой, ты что – плачешь? Она тебя обидела?

– Нет, Машенька, нет. Ничего она меня не обидела, это я сама себе понапридумывала и совсем не плачу.

– А почему у тебя слезы?

– Это так… пройдет.

– Ты не сказала, по-каковски вы с ней говорили…

– По-немецки, Машенька.

– А, знаю: так наш Ваня разговаривает с дядей Каролем.

– Ваня?

– Ой, я же обещала ему, что не буду его так на людях называть! Ты меня не выдашь? А то он будет сердиться.

– Нет, Машенька, что ты, я никому не скажу.

– Вот и хорошо. Ты не думай, Ваня, ой, опять… так вот, он совсем не злой. Он даже когда меня ругает, у него глаза смеются.

– Да я знаю, он не злой.

– Аленушка, а ты его любишь?

– Кого?

– Как – кого! – удивилась вопросу Маша, – Ваню, конечно…. Ой, опять!

Хотя считается, что женские глаза находятся на мокром месте, но Алена Вельяминова после смерти матери плакала всего дважды. Когда умерла приютившая ее тетя и когда государь в шутку пообещал выдать ее замуж за своего придворного. А еще – сегодня.

В Митавском замке стоит мертвая тишина, как в склепе. Хотя он полон людей, съехавшихся на день рождения своей герцогини, потомки ливонских рыцарей сидят тихо, как мыши под веником. Герцогская охрана тоже старается не высовываться, и в карауле стоят мои люди. Я со своими приближенными держу совет в выделенной для меня зале. Федька и Мишка сидят у нарочно открытой двери и поглядывают в коридор, а Вельяминов и Михальский по очереди докладывают мне о случившемся за день.

– Все тихо вокруг, – говорит Корнилий, – но долго это не продлится, так что надо уходить к Риге.

– Кой черт нас сюда вообще принес… – бурчит Никита, – один хрен они с нами против Жигимонта не пойдут.

– И не надо.

– Как это?

– Да так, нам главное, чтобы поляки с литвинами подумали, будто мы с ними сговорились. А там пока они разберутся меж собой, нас уж и след простынет.

– Не удержим Ригу?

– Да какое там, контрибуцию бы без потерь утащить, и то за благо.

– Ты же говорил, что попробуешь на Новгород у свейского короля сменять?

– Попробую, конечно, только если Гонсевский за нас примется, то дай бог ноги унести.

– А если подмогу вызвать?

– Откуда? Если из Смоленска, то покуда туда гонец доскачет да пока Черкасский раскачается – нас тут с потрохами съедят.

– А если у короля Густава подмогу попросить? До Стекольны-то морем всего ничего!

– Светлая мысль! Получится, наверное, но только тогда король может решить, что ему нужны и Рига и Новгород.

– Думаешь?

– Знаю! Причем если даже мой брат Густав Адольф и не догадается, то канцлер Оксеншерна ему точно подскажет.

– Чего ж делать?

– Да есть одна мысль…

– Ой, государь, не тяни жилы!

– Разделиться надобно. Кого-то с половиной отряда оставить в Риге, чтобы держался крепко, а остальным уходить. Если Рига продержится, пока я буду с королем переговоры вести, то, считай, дело сделано. Против победоносной армии да зная, что у меня деньги есть, даже Оксеншерна не заартачится.