Андрей Дай - Поводырь: Поводырь. Орден для поводыря. Столица для поводыря. Без поводыря (сборник) [litres]

– Отче вот наш скандалит, – поделился с хитрым прищуром врач. И икнул. – Утверждает, что среди погибших инородцев были христиане.

– Земля им пухом, – всовывая новую рюмку нам с капитаном в руки, прошелестел Хабаров. – За Царствие Небесное!

– И что с того?

– Желал бы обряд совершить. Отпеть, значит.

– И что же ему мешает?

– Так там шаманы туземные камлают. Он опасается, что теленгиты возражать станут. Просит отделить тела христиан…

– Да ну что вы, в самом деле, – всплеснул руками Андрей Густавович. – Честный отче! Их там никак не меньше трех рот. Что же это! Прикажете всех переворошить?!

– Так и я говорю, ваше благородие, – обрадовался Барков. – Говорю, бросьте вы, отец Павел, ерундой-то маяться. Отпевайте всех сразу. Господь Всемогущий и сам агнцев от козлищ отделит!

– И то верно. А казаки присмотрят, чтоб инородцы не посмели вас обидеть.

– А-а-а-хде это наши, мля, боевые товарищи? – заревел обиженным медведем Безсонов, распугав рассевшихся на бастионах ворон. – Хде, итить, доблестные засра… зайсанцы?! Что же это?! Они с нами чашу за победу русского оружия да за отцов командиров поднять брезгуют?

При этом распоясавшийся сотник размахивал десятикилограммовым фальконетом так, словно это была дирижерская палочка.

– А-а-р-ртемка! А ну тащи этих, союзникав сюды! Счас-то мы их поспр-р-р-ашаем, повыпы-ы-ытывам, че это они, мать, нас игрируют!

Денщик нерешительно взглянул на меня и сорвался с места, только получив утвердительный кивок.

– Полезно, – согласился Принтц. – Весьма, знаете ли, скрепляет дружбу…

– Народов, – хихикнул я, протягивая руку к насыпанной прямо поверх «шашлыка» новой порции луковых перышек. – Во! А это еще что за чучело?

Так и застыл с пучком торчащей изо рта травы, разглядывая нового персонажа на нашей сцене – непонятного дядьку в чудной одежде, которого посланные за князьками казаки притащили «заодно».

– А это, господин генерал, судя по зверятам на… гм… халате, субалтерн-офицер китайской армии, – любезно поделился наблюдениями штабс-капитан. – Тайджин.

– А откуда же он тут взялся?

– Сие мне неведомо, – развел руками мой собеседник. – Но не его ли вы ожидали увидеть?

– Артемка? Ты откуда это чудо-юдо выкопал?

– Так ить, вашество, Герман Густавович, они приехали, да и ну на калмыков наших руками махать. Те и на коленки брякнулися. А туточки и мы с ребятами. Неча, мол, нашенских инородцев сапогами иноземными пихать. На то теперя только у господина губернатора воля. А ихнняя пацанва с вилами наступила. Так мы это…

– Договаривай, чего уж там? – сквозь всеобщий хохот, смог выговорить я. – Живы хоть?

– Дышуть вроде, – сконфузился от повышенного внимания денщик. – Мы их пока там положили, на валу…

– Этих немытых все больше и больше! – собирая глаза в кучу, посетовал сотник. – И, шоб их, все трезвые! Непорядок!

Китайский офицер едва-едва доставал богатырю до груди.

– Пей, на, – всовывая край кружки между зубов пленного, потребовал Степаныч. – За Рассею-матушку!

Незваному гостю не оставалось ничего другого, как глотать обжигающую жидкость.

– Ну-ну, – ласково приговаривал добрый казак. – Не торопись. Подависся еще, в попыхах… Эй, да развяжите ему ручонки-то. Нехай сам посудину держит. Виш, как нравится угощение-то нашенское! Поди, я китаезу в няньки не нанимался.

Артемка тоненько и как-то коварно хихикнул, разрезая накрученные на запястья вражины веревки. И сразу отскочил. А китаец в тот же миг оттолкнул солдатскую кружку ото рта и, что-то хрипло проговорив, ударил Безсонова кулаком в грудь.

– Экий ты… Забияка, – обрадовался сотник. И отвесил стоящему в какой-то нелепой позе маньчжуру легкую оплеуху. Конечно – легкую, по его, Степаныча, меркам. Гостю этого вполне хватило, чтоб кубарем покатиться прямо под ноги доктора Баркова.

– Что он сказал? – награждая парой солдатских кружек робко подошедших к нашей бочке зайсанов, спросил Принтц.

– Ругался. Называл вашего воина медведем и варваром, – Мангдай оказался полиглотом. – Угрожал. Нужно отрубить ему голову. Или вырвать язык, чтоб он более не смел…

Штабс-капитан не мигая смотрел на разглагольствующего кочевника. Так смотрят на квакающих в пруду лягушек, прежде чем отловить, и всунуть соломинку под хвост. Или на кусок мяса, чтоб решить – жарить целиком или порубить на фарш.

– Довольно, – наконец выдохнул разведчик. – Пей.

И туземцы тут же припали губами к олову поднесенных чаш.

Безсонов, сидя на траве рядом с оглушенно трясущим головой китайцем, казался просто глыбой. Взрослым, рядом с подростком. И соответственно к тому относился. Уговаривал ничего не понимающего, с ужасом на лице, озирающегося гостя отведать нашего немудреного угощения, впихнул в ручонку кружку с водкой и даже нежно приобнял за плечи.

Само собой, выпили за русско-китайскую дружбу. Очень быстро захмелевший чулышманский зайсан осмелел и, паскудно ухмыляясь, переводил сюсюканье сотника. Тайджин рыкал что-то в ответ, но мы уже никогда не узнаем – что именно. Откровенно забавлявшийся Мангдай, похоже, больше фантазировал, чем толмачил.

Дальше, после очередного тоста – уж и неважно за что именно, память сохранила события урывками. А Герочка – гад, весь вечер что-то пытавшийся мне втолковать, от чего чуть голова не пошла кругом, только ржет. Помню, как зажгли костры и зайсаны предложили казачьим офицерам очиститься по телеутским древним традициям. Прыгать, короче, заставили. И сами прыгали, пока это непотребство не прекратил Барков, заявив, что не станет лечить ожоги, коли кто в пламя шлепнется.

Потом вроде бы пели. Краснов вызвал на луг дюжину голосистых дядек, и те залихватски выдали:

Знал, что песня старая. Мои дед с бабкой здорово ее пели и ругались на нас с отцом, ни слухом, ни голосом не обладающим, когда пытались подтягивать. А тогда, кто ж рискнул бы мне перечить? Так что мог подвывать в свое удовольствие…

Наш зарубежный гость, принуждаемый любвеобильным сотником, тоже пытался петь. Хотя бы гласные тянуть. Только слов, в отличие от меня, он не знал, так что получалось забавно.

Еще смешнее стало, когда Мангдай стал переводить субалтерну смысл того, чему тот пытался подпевать. Наверняка ни до, ни после этого дня тайджин никогда боле не пел песню о русском казаке. То-то у него глаза квадратными сделались.