Андрей Дай - Поводырь: Поводырь. Орден для поводыря. Столица для поводыря. Без поводыря (сборник) [litres]

Никогда не понимал поговорки «поспешишь – людей насмешишь», пока после чуть ли не полугодового отсутствия вернулся в родной город. По дороге, на станциях, пытался переписать в блокнот список первоочередных дел, которые никак не возможно было бы отложить на потом. Даже попробовал высчитать, сколько же понадобится времени, чтоб все успеть. Выходило, что если я всю неделю не стану спать и продолжу встречаться с нужными людьми даже во время приема пищи, на каждое дело нужно будет отводить не более четырех минут. Я-то, в принципе, не возражал, но как заставить господ купцов и чиновников наносить мне визиты, скажем, в четыре часа ночи?

Пришлось вычеркивать и группировать. Вносить новых людей, на которых можно было бы переложить часть нагрузки. Потом – еще группировать и записывать в виде инструкции некоторые свои мысли.

В общем, о бытовых мелочах я совершенно и полностью забыл.

У столбов, обозначающих границу города, на въезде в Татарскую слободу, солдаты Одиннадцатого батальона что-то крикнули, но задержать кортеж губернатора не посмели. Поэтому, разглядев впереди дорогу, застеленную кошмой, и явно недавно установленный шлагбаум, сильно удивился. А когда пара шустрых пацанов с метлами кинулись обметать колеса карет, и вообще…

Попросил Артемку выяснить у детей – что, собственно, происходит. И спустя минуту узнал, что распоряжением Магистратуры, с середины лета все въезжающие в центр Томска экипажи должны быть чисты и опрятного вида. А также – на колесах и лошадях не должно быть грязи. Вот предприимчивые ребятишки и придумали за копейку приводить кареты и телеги в порядок.

Пришлось платить. Хоть и не очень понятно было – за что. Мало ли чего там томский городской голова сотоварищи сочинил! Очередная деньговыжималка в лучших традициях автоинспекции будущего… Но, как только съехали с тракта на улицы, сразу ощутил свершившиеся за лето перемены.

Барон был абсолютно прав. Томск, благодаря новому дорожному покрытию, совершенно преобразился. Улицы как-то зрительно раздвинулись и посветлели. Может быть, на этой мостовой тоже хватало конских «каштанов», окурков и фантиков, но на светло-песочном тоне их видно было плохо.

Кроме того, отсев на щебеночной подложке был тщательно утрамбован, укатан и выглажен. Ни о каких колдобинах, или того паче – грязных болотинах, теперь не могло быть и речи. И только тротуары из толстых деревянных плах выдавали в этом почти европейском, чистеньком и аккуратном городке исконные, русские корни.

– Лепо-то как! Ваше превосходительство, – обрадовался денщик. – Ажно плюнуть некуда.

– Плюнуть? – не понял я.

– Ну да. Захочешь тепереча плюнуть и будешь, как дурень, до переулка с полным ртом бежать. Нешто на такую-то красоту кто харкнуть осмелится?

Губы сами собой расползлись в широкую и, может быть, даже какую-то глуповатую улыбку. Да – плевать. У меня тут, едрешкин корень, историческое событие! Полная и безоговорочная победа над столетней распутицей. А плевки… Да хоть бы и плевали. Что ему, отсеву, сделается? Влага впитается, ветерком подсушит – так что через полчаса и места не найдешь.

На это свое, несколько ошалелое, состояние и грешу. Так-то, стоило бы задуматься да вовремя возницу в нужную сторону направить. Так нет – залюбовался поблескивающим на солнышке любимым городом. Задумался. Замечтался о набережной Ушайки и защитной дамбе для вечно затапливаемого в половодье Заисточья. О каменных мостах и трамвае… ну или хотя бы конке…

И прикатили мы к тецковской гостинице.

Отправил казачка узнать насчет номеров. Наказал, чтоб те же брал, где я весной жил, а сам вышел ноги размять. Ну и заодно кованые витые решетки на окнах посмотреть.

Артемка вскоре вернулся. Вытянулся по стойке смирно и радостно заявил:

– Нумеров нету и вскорости не привидится! Ваше превосходительство! Прикажете пороть?

– Эм… В смысле – пороть? Ты толком расскажи…

– Так ить я и говорю, Герман Густавович. Мужик тамошний сказывает, что, дескать, комнаты все занятые. И свободных вскорости не привидится…

– Не предвидится, – машинально поправил казачка.

– Ага. Вот-вот. А я иму, так, мол, и так – генерал и губернатор тутошний приехали. Как это, собачья морда, местов нету?! А он тут хихикает так мерзко… – Артемка продемонстрировал, как именно, – и отвечает. Мол, коли это наш наиглавнейший начальник с походов вернулси, так пущай к себе домой и едет. А в заведении ныне местов нету и не пре-д-видится. Прикажете пороть, ваше превосходительство?

Таким вот, необычным и весьма забавным, образом я узнал, что теперь у меня есть в Томске свой дом.

Пороть мы, конечно, никого не стали. Очень уж заторопились обратно по Миллионной, через Ушайку на Почтамтскую и наискосок через Соборную площадь, мимо губернского присутствия к красному, кирпичному резному теремку. Двухэтажному, но, благодаря высокой, в русском стиле, крыше, выглядевшему выше расположенного рядом Томского губернского правления. Яркому пятну на фоне блеклых, пыльных, окрестных строений. К моему дому.

Потом уже, много позже, говорили, что выбранный мною архитектурный стиль не сочетается с тяжеловесным классицизмом здания администрации. Что имитация терема – это бельмо на глазу стремящегося к европейской просвещенности города. Плевать. Чтоб они понимали! Мой дом получился… теплым, как могут быть теплыми только деревянные, любовно украшенные прихотливой резьбой, русские хоромы.

Мне тыкали пафосной вычурностью и желанием выделиться. Я соглашался. Это действительно так, чего же спорить? На тысячи верст окрест не было ничего подобного, и любой сибиряк, хоть краем уха слышавший о чудаке-губернаторе, сразу узнает место моего постоянного жительства!

В Томске уже был Дом коменданта – блеклое непритязательное строение, в котором жил один из первых комендантов города, Томас де Вильнев. Теперь будет Дом губернатора – пышущее кирпичным жаром вычурное, ажурное строение. Дом Германа Лерхе…

Это очень важно – хоть иногда, хоть раз в несколько лет, почувствовать себя счастливым. Целиком и полностью. Добрее тогда человек становится и уравновешеннее. А один раз изведав это близкое к эйфории чувство, будет всю жизнь пытаться повторить опыт. Стремящийся же к счастью человек злобным негодяем стать уже вряд ли сможет. Слишком уж это направления противоположные…

Не стану описывать процесс моего знакомства с домом. Долго это и слова трудно подобрать. А когда, уже в сумерках, приехал Гинтар с каким-то молодым господином – так и вообще…

– Ваше превосходительство, Герман, – хриплым от волнения голосом воскликнул старый слуга по-немецки и потянулся к предательски увлажнившимся глазам. – Это сын моей несчастной сестры, Повилас Раудис. Я писал вам о нем…