Андрей Дай - Поводырь: Поводырь. Орден для поводыря. Столица для поводыря. Без поводыря (сборник) [litres]

Потом, доложившись секретарю – отцовскому брату Карлу Васильевичу Лерхе – и получив заверения, что принц непременно меня примет, и устроившись на мягком стуле, успокоился. Перестал пытаться оценить стоимость картин и позолоты с потолочной лепнины. Стал аккуратно разглядывать незнакомых господ, вместе со мной дожидавшихся выхода друга и кузена государя. И скоро мысли плавно перетекли на цесаревича и мое участие в его судьбе.

Я нисколько не сомневался, что намеки на будто бы организовавшего спасение самого себя Никсу вряд ли дойдут до ушей царя. Не тот Мезенцев человек, чтоб ссориться с наследником престола. А вот попробовать как-нибудь подкатиться к цесаревичу Николай Владимирович может. Причем, скорее всего и сделает это, хотя бы уже потому, что считает того начинающим политическим игроком. И сто процентов, станет расписывать – какой он весь из себя молодец, что помогает «хорошо знакомому Его Императорскому высочеству человеку».

Представляю, как Никса удивится! Я бы – точно удивился.

Но не думаю, что это мне чем-то грозит. Во-первых, кто я такой? Да, практически – никто! Младший сын средней руки чиновника в отставке, гражданский администратор из дикой Сибири. Не представляющий собой ни чего-то опасного, ни что-либо полезного. Для высшего света даже как-то неприлично возиться с такими…

А во-вторых, я все-таки вроде как спас цесаревичу жизнь. На месте спасенного, я и не такое готов был бы спасителю простить…

Да, великий князь Николай Александрович может счесть меня очередным выскочкой, и это сильно повредит продвижению моих проектов. Но, с другой стороны, пока на престоле Александр II, а не Николай II. И сейчас еще гораздо важнее отношение ко мне царя, а не его старшего сына.

Будет гораздо хуже, если Мезенцев вычислит, что Николай Александрович не в теме. Шеф жандармов может почувствовать себя обманутым и обидится. И наделать много-много глупостей, способных сильно испортить жизнь. Нашепчет еще чего-нибудь этакого туземным банкирам, и я лбом буду в стену биться, а денег на железную дорогу так и не смогу собрать. Но и тут есть выход. Достаточно встретиться с наследником до того, как его внимания начнет домогаться начальник Третьего отделения.

И тут мне снова должна помочь великая княгиня Елена Павловна. Сейчас, спустя три года с начала Великих Реформ, активно ею поддержанных, многочисленных крестьянских волнений и польского бунта, симпатии Александра Освободителя снова обернулись в сторону консерваторов. Идейные вдохновители отмены крепостной повинности оказались в негласной опале. И участие вдовствующей княгини в спасении Никсы могло сильно изменить политические предпочтения государя. А если еще я правильно сыграю свою роль…

– Великий герцог Лауэнбургский, принц Ольденбургский, Его Императорское высочество Петр Георгиевич! – радостно вскричал мажордом и хряснул раззолоченной палкой о бесценный паркет так, что я со стула аж подпрыгнул. И поспешил встать в один строй с другими вышитыми мундирами.

Он вышел из кабинета. Высокий, худой, плешивый и лобастый. Стремительный. Я легко мог представить его в ботфортах и кафтане времен Петра где-нибудь на бастионе, среди пушечных залпов и яростных криков, повелевающего батальонами инфантерии. Если не знать о том, что так-то этот человек мягок и добр. И муху не способен огорчить.

Дядя подал принцу лист, куда вписывал имена собравшихся в приемной господ. У дяди каллиграфический почерк – не дай бог, принц прочитает чей-то титул неверно – скандал на всю столицу будет!

Ольденбургский пробежал глазами список и тут же отдал Карлу Васильевичу какие-то распоряжения. Тот поспешно скрылся за высокими дверьми. Впрочем, вернулся он тоже стремительно – пауза не успела стать тягостной, и в руках у него был самый настоящий меч!

Близость к трону Великой Империи – волшебная штука. У Петра Ольденбургского не было ни должности, ни особых капиталов – кое у кого из присутствующих в приемной денег в разы больше. Но выстроившиеся вдоль комнаты господа так и простояли все это время, склонив головы в поклоне. Словно встречали правителя реального государства, а не беглого герцога, претендующего чуть ли не на всю северную часть Германии. И все только потому, что этот человек имел право являться ко двору без приглашения и называть Самодержца всероссийского кузеном.

– Герман Густавович Лерхе, – мне показалось, почти крикнул дядя Карл. – Подойдите.

Ноги дрожали. Я не испытывал никакого уважения к «покровителю», но происходящее так сильно выбивалось из обыденности, что просто не знал, как себя следует вести. И это нервировало.

– На колени, мой друг, – неожиданно высоким, чуть ли не женским голосом, с пафосом воскликнул принц и выдернул клинок из ножен.

Я обязательно шмякнулся бы на затоптанный паркет, испачкав обе штанины, благо Герочка вовремя подсказал, что достаточно будет и половины испорченных брюк.

– Сей достойный господин, не являясь нашим родственником или вассалом, – продолжал вещать Ольденбургский, положив изъеденное ржавчиной и временем тяжелое лезвие мне на плечо, – тем не менее, проявил завидную отвагу и настойчивость в выполнении данного мной поручения…

Пятидесятилетний принц с тронутыми сединой, реденькими, обвисшими над губами усами, лохматыми, как у дворового тузика, бровями и реденькой, скрывающей затылочную плешь шевелюрой, вблизи оказался больше похожим на затюканного бухгалтера. Грустными, еврейскими глазами смотрел он прямо на меня, дожидаясь реакции.

Именно тогда, в тот миг, я еще мог возразить. Встать, скинуть с плеча железяку, сказать что-нибудь дерзкое. Попытаться сыграть свою игру. Мог. Но не стал. Не испугался, нет. Не успел сообразить. Совладать со сведенными от напряжения членами. Да и… Да и страшно было до жути. До сухости и металлического привкуса во рту.

– Не побоялся мстительности врагов нашего Отечества, – дождавшись моего кивка, продолжил Петр Георгиевич. – Приложил усилия, дабы подлый заговор против нашего возлюбленного родственника был раскрыт, и Его Императорское высочество, цесаревич Николай, великая надежда России, остался в живых!

Расшитые мундиры заколыхались, зазвенели ордена на обтянутых дорогим сукном животах. По приемной прокатилась волна шепотков. Принц опережал государя, делая раскрытый «заговор» достоянием общества до того, как это сделает царь. И хотя в столице это давно уже не было новостью. Но одно дело шептаться по углам, другое – услышать прилюдно из уст члена императорской семьи. И теперь придворным лизоблюдам нужно было отгадать – что это? Какая-то интрига, связанная с недавно окончившейся Австро-Прусско-Датской войной и разделом Шлезвиг-Гольфштинии, или действо согласовано с Престолом и является частью, началом череды чего-то большего?