Андрей Дай - Поводырь: Поводырь. Орден для поводыря. Столица для поводыря. Без поводыря (сборник) [litres]

– Зачем же с Америки отзывать? – заинтересовался я. – Мне же и кадета какого-нибудь довольно станет.

– Приказано работы там сворачивать, – вздохнул ученый моряк. И тут же хитро улыбнулся. – А по каким причинам, о том вам у его высочества генерал-адмирала нужно выведать. Константин Николаевич весьма в вас, господин губернатор, заинтересован.

Больше чем уверен, что удачно, по его мнению, ввернув о великом князе, Зеленой нарушил сразу все данные ему перед нашей встречей инструкции. Дирижер из Мраморного дворца наверняка хотел ненавязчиво меня к себе направлять. Чтоб это не выглядело этаким неформальным приглашением, а я сам испросил аудиенции. Моя догадка полностью подтвердилась. Оставался еще понять – зачем я великому либералу понадобился?

Из посещения министерств я кроме уверенности в скорой встрече с младшим братом царя вынес еще и возможность заработать лишнюю копеечку. Я не о необходимости создания подставной организации для получения контракта на поставки канцтоваров в морское и финансовое министерства. Это само собой разумеющееся. Я о своем новом «изобретении», чертеж которого нацарапал тут же, как только добрался до бюро в своей комнате.

Карты, чертежи и прочие большеформатные изображения сейчас хранят в тубах. И не потому, что так пока принято. Просто качество бумаги такое, что сгибы немедленно превращают нужные вещи в никому не нужный мусор. В набор лохматящихся по краю прямоугольников. Соответственно, когда карты для работы стелили на стол, края приходилось прижимать подручными тяжелыми предметами. Что оказалось совершенно неудобно и ненадежно. Еще в кабинете Рашета, что ли, я поинтересовался, отчего он не прикалывает карту к столу кнопками? И выяснил, что инженер-генерал о такой вещи знать не знает и ведать не ведает. То же самое повторилось у Зеленого.

Что сложного в кнопке? Маленький металлический диск с выдавленным жалом-гвоздиком. В мое время какой-то вариант этой незаменимой мелочи валялся в столе любого чиновника, врача или инженера. Приколоть объявление к стенду, лист ватмана к кульману или листок-напоминалку к стене – всюду она нужна. А школа?! Как же можно забывать о школе? Сколько счастливых семей началось с вовремя подсунутой соседке по парте кнопки! Нет! Я просто обязан был осчастливить человечество этим гениальным изобретением!

Густав Васильевич не впечатлился. Но каракули забрал, пообещав ко времени моего доклада в Вольном обществе, изготовить горсточку. Очень уж мне понравилась идея заодно рекламу новому девайсу устроить – приготовить схемы и графики и приколоть их к деревянным реечкам кнопками. Пусть все смотрят и удивляются.

Впрочем, до лекционной кафедры еще нужно было добраться. Пока же меня куда больше волновала вся эта необъяснимая возня вокруг. Интриги с непонятной целью. Интерес со стороны принца, великого князя и царских детей, грозящий разорвать Германа Густавовича Лерхе на несколько разновеликих кусочка. После долгих раздумий, отбросив первый порыв – плюнуть на все и рвануть в Ораниенбаум, к княгине Елене Павловне, решился все-таки спросить совета у отца.

Нужно сказать, старый генерал отнесся к итогам моих переговоров с Наденькой Якобсон как-то… странно. Боюсь признаться, но мне показалось – он был доволен, как добравшийся до сметаны кот. И со мной стал каким-то подозрительно ласковым. Однажды он даже пожелал мне доброго утра! Герочка после этакого проявления родительской любви полдня мог говорить только междометиями…

Собравшись с силами, я заявился в кабинет к седому доктору права и, каждую секунду опасаясь выдворения по приговору в малозначительности сих терзаний, торопливо вывалил на него всю историю своих приключений в столице, с мыслями и подозрениями. И уже на следующий же день в обед сидел в уютном кабинете кафе-ресторана Гейде, что на Кадетской линии Васильевского острова.

Заведение было прекрасно известно Герману. Хотя бы уже потому, что изначально принадлежало его деду – Карлу. Теперь же, после смерти старого ресторатора, им занимался Герин дядя по матери – Карл Карлович. Так что любой член семьи Лерхе мог рассчитывать на самый радушный прием в этом, совершенно немецком, кабачке.

Ресторанчик не имел ничего общего с иными самыми дорогущими и моднющими, вроде Дюссо, Домона или Бореля. Ни отделкой, ни списком блюд, ни каким-нибудь особенным, сверх предупредительным сервисом. Средней руки трактир в среднем немецком городке, с «бизнес-ланчем» за шестьдесят копеек серебром. В салате было по-немецки мало масла и много уксуса, зато в меню полностью отсутствовали какие-либо кондитерские изделия. Вместо сладостей – бильярд и стол для игры в кости. А в остальном – скорее пахший табачным дымом и свежим пивом клуб, где все посетители друг с другом знакомы. И где посторонним господам не очень-то и рады.

В одной с нами компании был, например, человек, которого и обслуживать бы у Гейде не стали, не явись он вместе с Вениамином Асташевым – красавцем ротмистром в мундире лейб-гвардии конного полка. Да тот и сам бы не посмел зайти, несмотря на все свои миллионные капиталы. Не тем человеком был Гораций Осипович Гинцбург, чтоб спокойно слушать за спиной шепотки. «Еврей в немецком клубе? Ах, что вы, право! Какой конфуз!» Тем не менее, тогда он сидел прямо передо мной. Приземистый, коренастый, как сказочный гном, с возмутительной для верноподданнического «бритого» общества курчавой бородкой.

Как я уже говорил, небезызвестного столичного банкира привел Асташев-младший. Ротмистра пригласил, естественно, Асташев-старший. Которому, в свою очередь, назначил встречу у Гейде генерал-комиссар Якобсон. Этакий вышел паровозик…

С нашей, лерховской, стороны на высоких переговорах присутствовали я, старый генерал и отцов младший брат – Карл Васильевич Лерхе – начальник канцелярии и личный секретарь принца Ольденбургского. Ввиду полного житейского идиотизма его высочества всеми делами, и политическими и финансовыми, давно занимался дядя Карл.

Ну и в роли «тяжелой артиллерии» Густав Васильевич привел с собой давнего друга и партнера по операциям с ценными бумагами барона Штиглица, Александра Людвиговича. Пятидесятилетнего, высоченного господина с тщательно зачесанной реденькими волосиками плешью и белоснежными, похожими на оставленную после бритья пену, бакенбардами.

Я слегка волновался. Все, о чем говорилось за этим грубым, деревянным столом, как-то меня касалось. Эти люди, несмотря на их невысокий официальный статус, были весьма и весьма хорошо осведомлены. И имели, благодаря информированности, за спиной по о-о-огромному мешку с деньгами. Но самым пугающим было то, что даже если бы я каким-то совершенно фантастическим образом смог добиться Высочайшего дозволения на строительство в губернии железной дороги, без их финансового участия дело было бы обречено на провал. Что ярко выраженный еврей Гинцбург, что лютеранин с иудейскими корнями Штиглиц были «лакмусовыми бумажками» для большинства отечественных и всех иностранных инвесторов. Стоило двум этим господам решить, что мой проект не интересен, и можно голову расшибить, но так и не найти понимания ни в одном ином банкирском доме от Екатеринбурга до Парижа.