Андрей Дай - Поводырь: Поводырь. Орден для поводыря. Столица для поводыря. Без поводыря (сборник) [litres]

Вскоре из Санкт-Петербурга пришло подтверждение опасений начальника приграничного округа. Государь согласился с мнением Дюгамеля и повелел «воздержаться от прямого вмешательства в борьбу между маньчжурами и дунганами и употреблять наши войска только в том случае, если потребует сего безопасность и спокойствие наших пределов».

Параллельно с обращением к сибирским властям илийского наместника за военной помощью к России обратилось и центральное циньское правительство. Видный маньчжурский сановник Вэнь Сянь, вступил в переговоры с посланником Империи в Китае, полковником Александром Георгиевичем Влангали, с просьбой оказать осажденным в Кульдже маньчжурам военную и продовольственную помощь. В крайнем случае – прислать в провинцию Синьцзян оружие и инструкторов.

Будь воля Влангали или Колпаковского, уже в начале лета 1865 года несколько рот русской пехоты, при поддержке батареи пушек и нескольких сотен казаков, очистили бы окрестности Кульджи от бесчинствующих бунтовщиков. Кочующие туда-сюда, через границу и обратно, казахские роды доносили вести о состоянии дел в Синьцзяне. О том, как уйгуры, именем Аллаха, вырезают немусульманское население западнокитайских городов. «Нельзя отталкивать Китай полным во всем отказом, – писал в донесении правительству русский посланник. – При тех крайних обстоятельствах, в которых оказалась маньчжурская династия в Синьцзяне, она высоко оценит протянутую ей руку помощи».

Александр Второй, как всегда в таких ситуациях, вместо решительных и явно полезных для Империи действий стал искать никому уже не нужный компромисс. Середина на половину. Войсковую операцию на китайской земле запретил, а обучение китайских солдат в Сибири и продажу в Синьцзян продуктов питания частными лицами – разрешил. А чтобы илийский наместник под видом рекрутов не вывез из полыхающей провинции гражданское население, военный министр Милютин отправил Дюгамелю самые подробные инструкции.

В начале июня из Кульджи в Верный с письмом от илийского цзяньцзюня к Колпаковскому прибыли очередные посланцы с просьбой возобновить торговлю и отправить в осажденную цитадель купеческие караваны. На случай возможных провокаций со стороны повстанцев – с надежной охраной. Посланцы уверяли русские власти и купцов, а особенно находящегося в крепости кульджинского консула Павлинова, что у маньчжур есть чем рассчитаться за поставки продовольствия. Кроме того, люди Мин Сюя просили пропустить их дипломатический караван через территорию Империи в Кобдо. Наместник хотел спасти обширный архив туземной администрации и забрать хранящееся у кобдинского амбаня серебро.

Консул Павлинов от имени Российской Империи выписал эмиссарам наместника сопроводительные документы, а военные власти выделили казаков в сопровождение. Я же получил телеграмму из Омска, что часть пути циньцы намерены проделать по землям моей губернии. Через Семипалатинск и Барнаул на Бийск и дальше, новым Чуйским трактом в Кобдо.

И тут на тебе! Из Бийска приходит срочная депеша за подписями южноалтайского окружного начальника Потанина и полицейского исправника Седачева, что из Кош-Агача в Бийск выдвинулся богатый, не менее трехсот вьючных лошадей, купеческий караван. А при командире торгового отряда находится письмо кобдинского амбаня, адресованное лично губернатору Томской губернии Герману Густавовичу Лерхе.

Где Верный, а где Томск! Интерес китайцев к установлению какой-никакой связи с отрезанным от метрополии наместником в Кульдже можно было понять. Но при чем тут я? Торговать с Синьцзяном я не собирался и, несмотря на настоятельные рекомендации консула Павлинова, томских купцов от такой авантюры отговаривал. На месте приграничных с Илийским краем русских властей я бы все-таки отправил китайцам купцов, но под таким конвоем, что это здорово бы смахивало на частичную оккупацию. И не выводил бы «охрану», пока торговцы не вывезли бы из полыхающего Синьцзяна все сколько-нибудь ценное. Еще и древние, уже десятки лет, наверное, со времен Отечественной войны 1812 года, хранящиеся в арсеналах дульнозарядные фузеи нашим добрым соседям бы продал. Эти ружья все равно куда лучше того страха и ужаса, которым вооружены «знаменные» китайские войска.

Ну да не мое это дело. Мне бы с вдруг заинтересовавшимися северным губернатором «купцами» разобраться – и то ладно. Если даже простофиля Герочка не верил, что караван из Монголии ползет просто чтоб торговать, то чего уж про жандармов говорить? Кретковский, которому я весточку с юга показал, аж скривился весь. У него тут польский бунт, в который Мезенцев не верит, назревает, а еще эти, с невыясненными целями, ползут. Лишние хлопоты и волнения.

Донесение о нежданном «подарке» из сопредельного государства я немедленно отправил в Омск, полковнику Кройерусу. Подумал полчасика и продублировал сообщение для директора Азиатского департамента МИД Стремоухова. Мало ли. Вдруг под личиной купцов ко мне очередные просители едут и с политическими вопросами приставать начнут. Не верил я, что китайцы за сопредельными державами не присматривают. И о новом, обладающем определенным весом в столице, томском губернаторе не ведают. Надо же, в конце концов, знать, каким именно образом нынче положено «нет» говорить. Идти против общей политики государства у меня желания не было. Хотя, чего уж тут скрывать, наладить надежные торговые связи с купеческой элитой Китая было бы здорово.

Официального ответа мне пока не было, а сам Аксель Самойлович рекомендовал с пришлыми торговыми людьми встреч избегать, пока не станут известны их действительные намерения.

Вместе с письмом Кроейеруса с почтой из Омска я получил весточку от Морица. Отец все-таки вывез Гериного брата из Верного и намерен был, как только полковник слегка оправится от трудной дороги, продолжить движение на запад. Сам Мориц утверждал, будто бы достаточно крепок, чтоб ехать, но Густав Васильевич, в обычной своей манере, не воспринимал никаких доводов, кроме собственной уверенности.

Большую часть письма от брата занимало описание случившегося, наконец, в начале июня успешного штурма Ташкента. Теперь, наученный горьким опытом, ставший, кстати, генерал-майором, Черняев начал готовить завоевание богатейшего в Средней Азии города еще с зимы 1864 года.

В декабре в ставку Черняева прибыл бежавший из Ташкента сановник, бывший управляющий восточной частью города, Абдуррахман-бек. Он справедливо рассудил, что русские, оскорбленные издевательствами над телами погибших под стенами солдат, в покое Ташкент уже не оставят. И что, победители, а Черняев твердо был намерен победить, неминуемо накажут виновных. Поэтому решил, что в момент падения города безопаснее всего находиться при штабе генерал-майора. Для этого и нужно-то было всего лишь быть полезным командиру русских войск.