Андрей Дай - Поводырь: Поводырь. Орден для поводыря. Столица для поводыря. Без поводыря (сборник) [litres]

– Миша, – позвал я Карбышева, когда Фризель раскланялся и убыл организовывать торжественную встречу Его Императорского высочества, великого князя, государя цесаревича, Николая Александровича. – Прочти статью снова…

Передовица в «Русском инвалиде» сообщала своим читателям об отправлении кортежа нового, высокородного наместника Западной Сибири из Нижнего Новгорода в сторону Перми. С перечислением свиты, офицеров конвоя и командиров отправляющихся с царевичем за Урал подразделений. И вот в какой-то момент, когда Миша читал этот сухой, перенасыщенный титулами, чинами и должностями, список фамилий, что-то такое, похожее на хитрый хвост ускользнувшей мысли и появилось.

Карбышев послушно взялся сызнова продираться через титулования многочисленной свиты царевича, а я вдруг стал считать штаб-офицеров. Сначала – просто, потом, попросив секретаря читать только тех, кто занимает реальные командные должности начальников военных частей и подразделений. Вот тут парню пришлось напрячь зрение. По неряшливости ли, или повинуясь какой-то извращенной логике, нужные мне господа оказались разбросанными по всей статье.

В итоге, у меня вышло, что вместе с новым наместником, в качестве войск, призванных обеспечить безопасность царевича, на восток двинулись полных четыре полка пехоты, полк кавалерии и, что совсем уж странно, четыре батареи пушек. И это не считая казаков собственно конвоя, отряда конных жандармов и оркестра. О прочих, причисленных к свите офицерах я уж и не говорю.

Пусть, размышлял я, в каждом полку по пять батальонов. В каждом из которых – по пять рот. Даже если по скромному, в каждой роте по сто человек… Реально может оказаться, что и по двести, но пусть – по сто. Так считать проще. Итого – в регион едет более десяти тысяч солдат. Плюс штабы. Мама дорогая!

Первой мыслью было: где же их всех планируют разместить?! Омская крепость больше трех тысяч не вместит. Даже при условии, если всех узников гауптвахты выгонят на улицу. В Томске казармы губернского батальона в таком плачевном состоянии, что этим блестящим генералам и показывать стыдно, не то чтоб еще и предлагать разместить там людей. Чаусский острог – по сути, просто пересыльная тюрьма. Бийская и Кузнецкая крепости практически в развалинах…

Да и зачем столько? Ну ладно, можно допустить, что тот, кому следует, все-таки поверил в готовящееся в наших краях восстание ссыльных поляков. Так местных казаков с городскими пехотными батальонами хватит, чтоб пол-Китая завоевать, не то чтоб каких-то там бунтовщиков успокоить…

– Манифест, Миша, – дергая бровь и пытаясь унять сорвавшееся в крещендо сердце, выкрикнул я. – Какие губернии входят?

Секретарь с полминуты рылся в пачке газетных листов, прежде чем выудить нужный и зачитать:

– Омский округ, Тобольская и Томская губернии, включая район Алтайского горного округа, Акмолинская, Семипалатинская, Семиреченская и Сырьдарьинская области…

И тогда я засмеялся. Потому что разом все понял. Вычислил и догадался. И увидел мое место во всем этом муравейнике. Чуть ли не наяву увидел, с каким именно предложением придет ко мне кто-то из свитских великого князя. Мог с высокой точностью предсказать, как именно будут дальше развиваться события в наших краях и какие выгоды для моих сибиряков можно с этого получить.

– Мне нужны все, – заявил я. – Варежка в первую очередь. Но и всех остальных тоже собери… И вызнай, наконец, что именно со мной. Что за ранение и сколь долго я еще вынужден буду здесь валяться. Дел много… Некогда болеть…

Поболеть в свое удовольствие мне и не дали. С будущего же утра посетители – один за другим. Апанас поначалу еще пытался важных господ как-то образумить, усовестивить. Смешно было слушать, как под дверьми спальни простой, малограмотный белорус всерьез спорит с купцами и чиновниками, прямо-таки грудью защищая мой покой. Я, наверное, даже смеялся бы, если бы это не было так больно. Тем не менее, гостям я был даже рад. Поверьте, скучать в одиночестве, погрузившись в океан неприятных ощущений, гораздо хуже чем даже отрывистыми фразами, но общаться с различными, весь день не иссякающими, ходоками.

В конце концов, Апанас пошел на хитрость: подговорил Карбышева, и прямо у лестницы появился стол, за который на пост заступил мой секретарь. Теперь прорваться ко мне стало не в пример сложнее. Праздно шатающихся, явившихся с единственной целью – засвидетельствовать свое почтение, а заодно взглянуть на «бессмертного» Лерхе, чтоб потом хвалиться этим в каком-нибудь салоне, Миша сразу разворачивал коронной фразой:

– Его превосходительство весьма болен. Передайте свои пожелания на бумаге. С разрешения лечащего врача я ему их прочту.

А если господин оказывался непонятливым и продолжал наставать, Миша одним только взглядом поднимал со стульев пару дюжих казаков вновь появившегося у меня в усадьбе конвоя, вооруженных здоровенными кольтами, и резко менял тембр голоса.

– Их высокоблагородие доктор Маткевич наказал уволить его превосходительство от чрезмерных нагрузок, – практически начинал рычать секретарь. – Вы явились, дабы намеренно причинить вред господину Лерхе?

К слову сказать, Безсонов прибежал одним из первых. На пару со Стоцким. Степаныч выглядел смущенным донельзя, а мой полицмейстер – весьма и весьма озабоченным. Первый чувствовал за собой вину, что его казаки – Суходольский все так же пребывал в Омске, и командир первой сотни полка все еще Викентия Станиславовича замещал – не сумели уберечь меня от бандитской пули. А второй не знал, что делать. Власти в городе практически не осталось. Какая-то текущая работа в присутствии продолжалась. Исправно работали комиссии и отделы, а Гинтар не забывал ежемесячно стимулировать их старания. В городе продолжали случаться какие-то, не слишком, впрочем, значимые, события, но начальнику полиции никто никаких распоряжений уже два месяца не давал. Словно бы губерния затаилась в ожидании явления «новой метлы».

Некоторые господа, вроде того же Паши Фризеля, успевшего послужить при трех томских губернаторах, смены руководства совершенно не опасались. Иные – наоборот. Должность полицмейстера губернской столицы – одна из ключевых в местном чиновничьем аппарате. Фелициан Игнатьевич даже не сомневался, что ему придется подыскивать другую работу, как только Родзянко изволит приступить к исполнению обязанностей. Генерал-губернатора, который мог бы настоятельно порекомендовать Стоцкого новому начальнику, за спиной моего друга больше не было. Дюгамель давно отбыл в столицу Империи, а с новым командующим округом, Александром Ивановичем Хрущевым, мой полицмейстер вовсе знаком не был.