Илья Куликов - Спецназ боярина Коловрата

Великий князь хотел повалиться на грязную и мокрую землю, но боярин Василий поддержал его.

– Говори, что было дальше, – спросил за князя боярин Василий.

– Княжичу Федору опустили руку в кипяток и повторили вопрос, потом жгли железом, потом сняли кожу с ног. Мы молили, чтобы он отказался от своего решения и получил хотя бы легкую смерть, но он не сдался. Он кричал, и от его криков наши сердца разрывались, он молился и звал Господа, но ни тебя, ни род свой он не предал. Его привязали к четырем коням, одним из которых был тот жеребец, которого мы прислали в дар монголам, и разорвали на части. Тело отдали нам. Мы везем его.

– Нет! Нет! Федя! – заревел великий князь. – Проклятый монгол, я найду тебя в гуще битвы и пленю. Ты познаешь все то, что познал мой сын!

– Великий князь, – проговорил боярин Василий, – дай мне коня, и я поскачу по нашей земле, собирая всех на смертный бой!

Юрий Игоревич кивнул, и боярин Василий взял коня Ждана и пустил его галопом. Сам же великий князь подошел к останкам своего сына и не узнал его. Тело было разорвано на части, а лицо было почти все сожжено. Великий князь поцеловал Федора, стараясь не причинить боль, словно тот живой.

– Я отомщу за тебя! Или я паду в битве, или падет в битве тот, кто тебя умертвил. Господь повелевает прощать и любить врагов своих, и поэтому самое хорошее, что можно сделать для твоих мучителей, – это умертвить их. Такие люди не должны жить на белом свете. Их место в аду, который и изрыгнул их!

– Великий князь, – проговорил Ждан, – монголов во много раз больше, чем нас!

– Значит, мы умрем! Федор, ты не будешь забыт! За кровь платят кровью, и пусть даже мы сейчас одни, мы не будем ждать тех, кто не придет. Мы одни выйдем в чистое поле, и пусть Господь поможет нам!

Княжна Евпраксинья сидела возле люльки с младенцем и покачивала ее. Что-то Ванюша не засыпает, подумала княжна. Все плачет и плачет! Словно недоброе что-то случилось.

Боярин Демид Твердиславович шел к княжне. Он понимал, что ему предстоит не просто поведать ей о смерти княжича, но и постараться добиться того, чтобы она сама себя обвинила в его смерти и наложила на себя руки. Боярин понимал, что хан Батый, которому он служил и который уже сейчас озолотил его, требует, чтобы великий князь рязанский, потеряв рассудок, вышел со своей ратью ему навстречу. Одной смерти Федора было маловато.

Демид Твердиславович вошел в горницу, где находилась княжна с младенцем. Само то, что он посетил ее покои, значило многое. Боярин оказался там впервые. Увидев его, княжна вскрикнула.

– Радуйся, прелестная княжна! Радуйся! Вместо того чтобы красоту свою скрывать и только лишь супругу своему показывать, ты ею на весь мир воссияла! На весь мир!

– Чего ты, боярин, такое говоришь? – удивленно спросила княжна Евпраксинья у боярина Демида Твердиславовича.

– А теперь еще и спрашиваешь, чего говорю! А беду ты на всю Рязань накликала, княжна, ты и красота твоя неземная! Знаешь, зачем сюда монгольский хан идет, а с ним сто тысяч всадников? Чтобы тебя в наложницы взять. Говорят старые люди, что дева должна своей красоты, словно порока, стыдиться и прятать волосы свои под платком, так как эти волосы будто змеи! Говорят старые люди, что жены не выходят из своих комнат и никто не видит их, но тебе все это неважно, тебе ведь все можно! Все!

С княжной Евпраксиньей никогда в таком тоне никто не разговаривал, и она не знала, как повести себя.

– Что ты молчишь, змея подколодная! Мужа твоего из-за тебя, гадина, замучили, и сказал тот хан, что всех уничтожит, чтобы тобой овладеть, а сына твоего из ревности предаст той же смерти, что отца его, нашего княжича Федора! Он любил тебя, он жизнь за тебя отдал, о, Федя, Федя! Мой любимый княжич! Ты, змея, сгубила его, потому что красотой своей похвалялась! На всю Русь слава о тебе идет! Что, радуешься? Тьфу! Пусть меня казнят за гневные речи тебе, славной княжне, сказанные, но молчать я не буду. Ты – беда земли нашей!

Княжна Евпраксинья от таких слов боярина разразилась рыданиями. Княжича Федора убили, ее дорогого супруга! Он погиб из-за меня, что же за судьба такая? А ведь говорили, примета хорошая, коли на свадьбу дождик был, говорили, к богатству!

– Что ревешь, словно корова? Сделала свое дело, теперь ликуй! Станешь царицей монгольскою! Ты не пропадешь!

– Не стану, ничьей не стану! – крикнув это, Евпраксинья схватила ребенка, завернула его в одеяльце и выбежала на улицу в одном только платье.

Боярин Демид посмотрел ей вслед. Ну давай, беги, наложи на себя руки! Да, красивая эта Евпраксинья, но глупая! Может, и впрямь поверит, а уж коли не убьется, то с меня мало кто взыщет. Все равно Рязань падет, а я получу от великого царя и хана княжеское достоинство и буду сам повелевать городом. Я услуг много великому царю и хану оказал, он передо мной в долгу.

Евпраксинья бежала, не разбирая дороги, прямо по лужам к терему, в котором она жила все детство. Люди, видя княжну, расступались. В палатах великого князя уже знали о настигнувшем Евпраксинью горе, и поэтому никто не стал ее останавливать. Лишь одна нянька хотела утешить княжну, но боярин Демид Твердиславович задержал ее:

– Горько бедняжке! К матери побежала. Не лезь, пусть плачет, ей позволено!

– Как бы дурного чего не совершила!

– Не совершит, она ведь веры Христовой.

Боярыня Василиса неспешно трапезничала вместе со всем своим семейством, когда в терем вбежала княжна Евпраксинья. Василиса Николаевна, увидев, что та вся в слезах и с дитем на руках, тут же встала из-за стола и подбежала к ней.

– Что ты, девочка моя, совсем раздетая прибежала и вся в грязи выпачкалась? Что ты ревешь, словно мир рухнул?

– Матушка, я Федора убила!

– Господь с тобой, дочка, как ты его убила?

– Красотой своей проклятой, проклятой, проклятой!

Василиса Николаевна недоуменно посмотрела на Евпраксинью, совсем не понимая, о чем она говорит.

– Что ты несешь! Красотой не убивают, а в плен берут! А ну-ка сядь и перестань плакать! Вы что, поссорились насмерть? Да ты знаешь, сколько раз я ссорилась со своим, – сказала боярыня Василиса Николаевна, махнув головой в сторону боярина Гавриила, – коли каждый раз к мамке бегала бы, то давно бы в монастырь ушла. У тебя дите, иди с ним посюсюкайся, а плакать и не вздумай. Вот, возьми шубу свою старую и иди домой!

– Матушка, я Федора убила! Я убила!

– Убила не убила, а я тебе как мать говорю – твое место возле супруга! Ему все объяснишь! Все, иди со двора!

Сказав это, Василиса Николаевна взяла княжну за руку и повела к двери. Один из ее сыновей, тот, которого она собиралась женить на Евпраксинье, подал ей шубу. Эх, хороша шубка, подумала Василиса Николаевна, девочка не замерзнет! Пусть идет и даже не думает из-за ссор домой возвращаться.