Алексей Соловьев - Спецназ князя Святослава [litres]

– Я полагал, что там достаточно и моих турмархов…

– Он полагал!.. Жалкий трус!.. При следующем штурме желаю видеть твои павлиньи перья на шлеме впереди первой банды, слышишь?! Уйди с глаз долой!!!.

Цимисхий в душевной муке закрыл глаза кулаком. Долгое время никто не решался заговорить. Наконец стратег третьей фемы тихо произнес:

– Прикажешь воинам готовиться ко второму приступу, великий?

Иоанн оторвал руку от лица и уже осмысленно глянул на окружающих.

– Нет!! Пусть возвращаются в лагерь. Ждем проедра Василия с его осадными орудиями. Послать гонца, пусть поторопится. Пока не разобьем ворот и стен, атаковать я не буду…

…А в лагере киевлян царило неуемное веселье. Сфенкель разрешил выкатить бочки с вином из царских подвалов. Четыре сотни киевлян облачились в добытые греческие кливании и кольчуги, образовав особый отряд в войске русичей. О завтрашнем дне никто в тот вечер торжества как-то не думал…

Следующий день стал последним днем для русского Преслава. Прибывшие ночью катапульты и баллисты были расставлены в местах нового штурма. Трубы для метания греческого огня размещены против ворот крепости. Длинные вереницы телег, запряженных лошадьми и волами, потянулись со стороны гор, непрерывно подвозя громадные гранитные валуны. Неумолчно заскрипели механизмы метательных орудий, жалобно застонали стены, принимая на себя все новые и новые удары. В беспощадном огне прогорели створки вековых ворот, звоном осыпающихся железных пластин вещая о своей кончине. Крепость умирала на глазах.

Поняв бесполезность обороны на проломах, Сфенкель приказал своим воинам оттягиваться к царскому дворцу. Там, среди узких улиц, волей-неволей уравнивающих шансы большого и малого воинств из-за тесноты фронта боя, он надеялся продержаться до темноты. Ночь – вечный спутник беглецов, ночь оставляла надежду русам выскользнуть из становившегося теперь чужим города и уйти в низовья Истра. Пять-шесть часов до наступления темноты – таким была в тот день цена жизни или смерти!

Ворвавшиеся в Преслав греки быстро растеклись по болгарской столице. Был захвачен царь Борис с семьей, побоявшиеся остаться во дворце. Они бежали к северным воротам, ближние слуги везли на двух повозках царскую казну. Борис был тотчас доставлен к Иоанну Цимисхию и брошен к ногам его коня.

– Я – пленник? – вопросил болгарин.

– Ну, зачем так грубо? Ты и твоя семья – гости при моем дворе. Вам будут оказаны почет и уважение.

– В таком случае почему твои воины растащили все мое золото и серебро? Русы за прошедший год не взяли ни солида. Теперь же я нищий. Прикажи, царь, вернуть назад хотя бы часть моей казны!

Иоанн недовольно поморщился. Сравнение его войска с дружинами варваров разозлило базилевса:

– Война есть война, и у нее свои, не гуманные законы. Ты, Борис, поддерживал Сфендослава, ты не поднял против киевского архонта своих подданных. Поэтому я вправе считать тебя пленным, верно? Будь доволен же тем, что я предлагаю. А золото?.. Разумеется, я прикажу всем кентархам отобрать твои монеты у солдат… если, конечно, они смогут отличить твой солид от моего! Болгарских монет ведь ни твой отец, ни твой дед так и не начали штамповать!!

Иоанн расплылся в ехидной улыбке. Повелевающим жестом он приказал убрать пленников прочь и направился в сторону царского дворца.

А там шла беспощадная рубка. Сфенкель все рассчитал верно: на подходах к воротам греки не могли развернуться шире, чем в десять человек. Облаченные в трофейные доспехи киевляне успешно сдерживали напор нападавших, а легковооруженные русы метали с крыш домов стрелы, копья, камни. Сотни павших перегораживали улицы, создавая новые трудности для греческих колонн. Казалось, атака захлебнулась.

Увидев картину боя возле одних из ворот замка, Цимисхий опешил. Горы бездыханных тел стали неприятным сюрпризом для базилевса, в душе уже начавшего праздновать полную победу. Он судорожно сжал кулаки, скрипнул зубами и вдруг громко крикнул:

– Другарий, отвести солдат назад!! Василий, сифоны сюда, быстро!! Их надо не рубить, а жечь!!! Эта проклятая Преслава и так выпила слишком много нашей крови…

Проедр Василий без промедлений выполнил приказ императора. По очищенным улицам подтащили трубы для метания «греческого огня», и негасимое пламя забушевало перед и за воротами дворца. Запылали постройки, загорелась сама земля. Царский замок из места спасения вдруг превратился в ловушку.

Прикрываясь щитом от близкого пламени, Сфенкель прокричал:

– Передайте кому сможете: уходить!!! Пытаемся пробиться за северные ворота! Лучше с честью умереть, чем изжариться на радость грекам. Пусть каждый теперь командует сам собой!!

С этими словами воевода окатил себя водой, поменял меч на боевую секиру и бросился к северной части города…

…Спустя три дня Святослав радостно обнял своего боевого товарища:

– Молодец, что ушел! Сколько воев привел с собой?

– Неполную сотню.

– Светлая память остальным, пусть Ирий даст всем покой и забвение! Вы сделали то, что должны были сделать! Доростол готов к осаде. В Киев за помощью посланы гонцы. Пусть идут!!!

Ласковый теплый апрельский ветерок нежно гладил щеки, высушивая дорожки от бегущих слез, трепал пряди длинных распущенных волос, звал за собой прочь от этих каменных стен, этого ратного шумного многолюдства, этой вновь вспыхнувшей и поломавшей столь хрупкое и короткое счастье княгини войны. Предслава стояла на северной воротной башне Доростола, глядя на величавый Истр, вольной массой вод неспешно катящийся к Русскому морю. Сесть бы в ладью с любимым князем, оттолкнуться от берега и отдаться его струям! Может, тогда бы вновь вернулось счастье нормальной семейной жизни, тишина и покой. Но разве сможет гордый Святослав спокойно оставить грекам последний кусок болгарской земли, владеть которой он мечтал столь давно и страстно? НЕТ!!! А значит, впереди снова бои, кровь на латах уцелевших воинов и погребальные костры для павших… Снова торопливость слов и поступков мужа, уже давно забывшего о супружеском ложе и внуке, начавшем делать первые неуверенные шаги. Снова стоны раненых, к которым она пойдет завтра утром, чтобы личным примером поддерживать многих женщин, взявших в руки бинты и чаши для пития и омовений…

Предслава специально ушла сегодня на северную стену, чтобы не видеть равнину, уходящую от южной твердыни к недалеким отрогам гор. Позавчера она, как и сотни прочих жителей Доростола, стояла там. Не могла не стоять, ибо весть о приближающихся стройных походных колоннах византийцев выманила буквально всех за пределы жилищ. Греки тогда неотвратимо накатывались на южные стены, на три линии пеших русичей, оградившихся красными щитами и ощетинившихся длинными копьями. Княгиня не видела мужа, одетого в простые кольчатые латы, она лишь сердцем чувствовала, что князь где-то в первом ряду, дрожащий от нетерпения и жаждущий поквитаться за нарушенные византийские договора и клятвы, за позор Преслава. Но разве можно противостоять ровным рядам облаченных в железо греков?