И Намор - В третью стражу

«Неординарная женщина… Есть женщины в замках альпийских! — О! Почти Некрасов» — нервно ухмыльнулся Федорчук.

А между тем, месье Рур раскурил трубку, подошел к краю тротуара лихорадочно высматривая такси. Но, как назло, машин на улице было мало, и ничего похожего в поле зрения не попадало. Во всяком случае, вот так вот, сразу. Виктор оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как отъезжает от тротуара коричневый «Барре» Сергеичева.

— Такси! — Крикнул журналист и помахал в воздухе длинным черным зонтиком. — Такси!

— Будет тебе такси, только не голоси! — По-немецки сказала Ольга и закурила, глядя, как подкатывает к клиенту загримированный черт знает под кого и уже совершенно не похожий на себя Степан.

— Тебе его не жаль? — Спросил Виктор, аккуратно трогая угнанный накануне Олегом шестицилиндровый «Делаэ 135».

— Ты знаешь, Витя, — по-русски ответила Ольга. — Я вчера встретила на улице Дали и Магритта [155] Сальвадор Дали (1904–1989) — испанский живописец, график, скульптор, режиссёр. Один из самых известных представителей сюрреализм; Рене Магритт (1898–1967) — бельгийский художник, один из крупнейших представителей сюрреализма. Возможность увидеть их вместе весьма велика. Они дружили и часто появлялись вместе, причем не вдвоем, а с еще несколькими знаменитостями: литератором Полем Элюаром и художниками Эрнстом и де Черико. .

— Того самого? Сальвадора? — Виктор увидел темный Ситроен «Traction Avant», пристроившийся за такси «Сергеичева» и одобрительно кивнул. Ну что ж, никто ведь и не считал товарищей чекистов дураками. Ведут клиента. Причем ведут издали, чтобы заметить хвост, если и когда он вдруг возникнет у приятеля товарища Маршала. Но они такой вариант, к счастью, предусмотрели, и Виктор держался «очень позади», но и Матвеев следил, чтобы его ненароком не потеряли.

— Того самого? — Спросил Федорчук.

— Да.

— Круто! А Магритт? Фамилия знакомая, но вспомнить…

— Он художник сюрреалист такого же уровня, что и Дали, а, может быть, и выше. Дело вкуса.

— Ага. — Сказал Виктор, чтобы что-нибудь сказать. — А ты его, стало быть, в лицо знаешь.

— Моя сестра защитила диссертацию на тему «Магический реализм Магритта и движение Сюрреализма», а я ее редактировала.

— И к чему ты его вдруг вспомнила? — Вот тут и сомнений быть не могло. Наверняка, этот Магритт не просто так к разговору приплелся.

— Он прожил в оккупированной Бельгии всю войну. — Ольга выбросила окурок в окно. Голос у нее был ровный, но Виктор уже понял, что сейчас услышит. — Страдал ужасно. Даже краски стал использовать более темные.

— Тоже позиция. — Не стал спорить Виктор.

На самом деле это было крайне больное место во всей их эскападе. Что есть минимальное зло, необходимое и достаточное для создания некоего гипотетического Добра, и в то же время простительное перед ликом божьим? Ольга права. Этот Магритт — будь он трижды гений — жил при немцах и не тужил. То есть, тужил, разумеется, и, наверное, конфет своим детям купить не мог, но в то же самое время его, Виктора Федорчука, родные умирали от голода в блокадном Ленинграде. Виноват ли в этом Магритт? Виноваты ли украинские родственники Федорчука, пережившие в селах Полтавщины оккупацию, что другие его родственники гибли в боях или от истощения? Нет, наверное. Однако сейчас перед ним самим — перед ним, перед Олегом, Ольгой, Степаном, перед всеми ними — стоял выбор: смерть нескольких французов и какого-то числа советских военных и чекистов или… А вот в этом «или» была заключена вторая большая проблема. Знай они наверняка, что все это не напрасно, было бы куда как легче. На душе, на совести, на сердце… Но ведь и не делать ничего нельзя, иначе зачем всё?. Вот и думай. Головой.

Волей-неволей, а приходилось петлять и нарезать круги. Клиент всегда прав, не так ли? Так, и Матвеев, изображавший сейчас Сергеичева выполнял распоряжения Реми Рура, которого, видно, кто-то успел научить, что и как делать, по пути на рандеву с таким другом военной молодости . Они «добежали» до Сены, перебрались в Сите и, затем, по мосту Petit Pont на Rue Sain-Jacques, где месье Фервак приказал свернуть налево на Rue Dante…

«Что случилось на улице Данте? [156] На улице Данте, если верить фильму Михаила Ромма (1956), произошло убийство. Однако Матвеев, смутно помнящий молодого и красивого Михаила Казакова, почти такого же молодого и красивого, как в «Человеке-амфибии», совсем не помнит черно-белый фильм, несколько раз виденный им по телевизору в детские годы. » — Но, сколько Матвеев ни ломал над этим голову, ничего вразумительного вспомнить не смог. Однако ощущение, что ответ вертится на языке, не проходило.

«Пся крев!»

— Направо, пожалуйста. — Попросил пассажир, и Степан свернул на Rue Domat.

«Курвин сын!»

В зеркале заднего вида в очередной раз мелькнуло чекистское авто — Матвеев давно уже не сомневался, что это энкавэдэшники. Но это-то как раз было понятно и принималось в расчет. Важнее было не «потерять» Витю и Олю, но и их автомобиль только что мелькнул на пределе видимости.

Старший лейтенант госбезопасности [157] Звание сотрудников НКВД — примерно соответствует армейскому званию майор. Борис Саулович Вул появился на Rue Maitre Albert еще в девятом часу утра. Прогулялся по четной стороне улицы, оставаясь все время в тени деревьев, без спешки выкурил сигарету, стоя на пересечении Maitre Albert и Lagrange, перекинулся несколькими скупыми репликами с сотрудником Торгпредства, сидевшим еще с ночи в машине, припаркованной около тридцать первого дома, и, наконец, устроился в brasserie [158] Пивная (фр.). , из окна которого видна часть улицы и вход в кафе «Веплер». Там посетителей пока не было, кафе начинало работать только в одиннадцать, но два кандидата на кофе с круасанами уже слонялись в разных концах улицы, терпеливо дожидаясь открытия. И оба, уверенно можно предположить, — сотрудники французской контрразведки.

В пивной было пусто, Борис Саулович сел за столик у окна и, когда официант спросил, подать ли ему пива, заказал distinguе — большую стеклянную литровую кружку — и картофельный салат. Не будешь же сидеть в пивной целый час или два и делать вид, что не замечаешь недоуменных взглядов официанта? Вул закурил, стараясь держать весь стометровый отрезок улицы в зоне внимания, и отхлебнул из кружки. Пиво оказалось очень холодным, и пить его было необыкновенно приятно, хотя казалось бы, какое пиво зимой?

«Но разве же это зима?» — Борис Саулович затянулся и сделал еще один аккуратный глоток. Спешить-то было некуда, а больше одного литра он себе позволить не может. Здесь и сейчас не может, а так … Вул вырос в Горловке, там же еще до революции успел поработать в шахте, пока не случилось чуда, и старый Нахум Берг не взял его в ученики. Через год молодой кузнец стал одним из самых опасных в городе уличных бойцов. И выпить мог много. Даже сейчас, в сорок лет и с порченным пулей легким. Разумеется, не на посту…