Дмитрий Старицкий - Еврейское счастье военлета Фрейдсона

— У меня для вас плохие новости, — сказал он после того как первый раз затянулся стрельнутой у меня папиросой. — Я не найду столько лезвий для жиллетовского станка. Может вас что-то другое удовлетворит?

— А сколько есть?

— Сотня родных фирмы ''Жиллет''. Три сотни британских фирмы ''Блюберд ревендж'' — эти даже получше американских будут, ими раз по пять-шесть подряд бриться можно. Ну и в разнобой там штук полста наскребу. Может еще есть места в Москве, где они есть, но я такие не знаю.

— Итого четыреста пятьдесят лезвий всего, — констатировал я. — А договаривались на две тысячи четыреста. Маловато будет.

— Дорожный гарнитур для бритья я бы предложил вместо лезвий. Станок. Стаканчик для мыла, помазок барсучий не пользованный, поднос, коробочка для лезвий. Всё серебро. Несессер кожаный. Удобный.

— Фаберже? — Усмехнулся я.

— Нет, продукция Хлебникова. Она проще будет, чем у Фаберже, помещанистей, но вес серебра несколько больше.

— Так… — задумался я. — Понимаю, что у вас есть наборы и попроще, но вы исходите из количества лезвий за этот гарнитур.

Брадобрей только руками развёл.

— Огласите, пожалуйста, весь списочек, — подпустил я некоторого ёрничанья.

Он вздохнул, угостился еще одной беломориной, прикурил от протянутой мной зажигалки, выпустил дым и поинтересовался.

— Товарищ Фрейдсон, вы сразу скажите, что вам нужно и от этого будем плясать.

— Иголки, — ответил я сразу. — Булавки английские. Нитки черные, белые, зелёные.

— Полотно белое, — продолжил брадобрей.

— Немного. На подшивку подворотничков. Мне фабричные не нравятся. Можно пару отрезов сурового полотна или бязевого. — Это я матери вышлю. Матери самого Фрейдсона, пронеслось в голове. Надо же чем-то компенсировать то, что тело ее сына отнял. А чем? Дефицитом конечно. — Что еще можете предложить? Я же вижу, что у вас за пазухой что-то есть такое эдакое.

Брадобрей решился.

— Пальто кожаное американское с подстежкой из шерсти гуанако. Воротник зимний пристежной также. Кожа тюленя. Непромокаемая. Цвет, правда, желтый. Но на ваш размер точно. Зима кончится, можете подстежку снять и носить как демисезонный кожаный плащ.

— Что? Совсем желтый? — удивился я. — Как лимон?

— Нет, — усмехнулся наш парикмахер. — Желтой кожей называется коричневая. Желтые ботинки — коричневые по цвету. Традиция такая. У нас такие кожаные регланы шьют из черного хрома, правда зимний вариант не превращается в летний. Мех бараний там намертво пришит. Да и тяжелее они. А это пальто легенькое. Для себя искал такое да по размеру не подошло.

— Откуда такая роскошь?

— Американские самолеты перегоняют к нам в комплектации пилотской куртки, такого пальто, лётных очков и пистолета Кольт. Куртки до летчиков доходят, а вот такие пальто по дороге теряются. Если вам интересно, то я принесу его вам померить.

— За сколько лезвий?

— За тысячу.

— Приноси. Да… И иголки чтобы были разные по размеру.

— Цыганские, парусиновые?

— В том числе. Чай хороший есть?

— Вот чего нет, того нет. Можно плиточный достать. Он крепкий, но вкус не очень. Грузинский есть хороший. Цветочный. Тот, что не для народа, а для больших начальников. Но дорого. Потому как такового и в коммерческой продаже нет.

— А сколько чай стоит в коммерческих магазинах?

— Стограммовая пачка грузинского чая первого сорта, что до войны стоила восемь рублей, дешевле, чем за семьдесят пять не найти. И то качество стало хуже. Может, скинете число лезвий, а?

— Слово сказано, — покачал я головой.

— Слово сказано, — согласился он и больше не поднимал этот вопрос.

И мы довольные разошлись. Что я был довольный понятно. Но вот чем был доволен брадобрей я не въехал. В чем-то он меня все-таки обул. Но вот в чём?

В палате рассказывали анекдоты. Выступал Айрапетян, рассказывая с неповторимым кавказским акцентом.

— Дэвушка, у тэбэ сиськи ест?

И тут же тоненьким голоском отвечает.

— А как же!

Пачему нэ носишь!

И все ржут. Застоялись товарищи командиры как жеребцы на конюшне.

— Что у нас хорошего? — спросил я.

— Ко мне мастер приходил, — похвалился майор. — Мерки снимал. Обещал быстро протез сделать. А это такое дело… С протезом меня в армии оставят на нестроевой. Голова-то целая осталась, а для артиллериста голова — главное. Особенно для крупных калибров, где траекторию надо грамотно рассчитывать. А это уже даже не военкомат, а артиллерийское училище — опыт передавать. Но все равно выслуга остается. Мне до пенсии всего девять лет осталось, если считать с фронтовыми.

— А разве в Ереване есть военное училище? — спросил Данилкин.

— В Тбилиси точно есть артиллерийское училище. А это рядом, — гордо ответил Айрапетян.

— Ну, да, два лаптя по карте, — усмехнулся Раков.

— В пределах Союза совсем рядом, — поддержал майора сапёрный мамлей.

— Рядом. Поезд меньше суток идет, — подтвердил Айрапетян.

— А как идет фронтовая выслуга? — спросил я.

Сначала они на меня посмотрели, как на ущербного какого. Но потом опомнились и учли мои мозговые травмы. Поняли и простили.

— День за три, — просветил меня бывший комэска. — Это в действующей армии.

— А запасной полк считается? — впитывал я полезную информацию.

— Смотря какой, — это уже Айрапетян снова вклинился. — Если в прифронтовой полосе то да. Точнее смотри список частей входящих в действующую армию. Лучше анекдот расскажи.

Что с ними делать? Рассказываю.

— Поймал мужик золотую рыбку. Та ему русским языком говорит: давай желание по-быстрому и отпускай в море. Мужик репу почесал и молвит: хочу, чтобы у меня всё было. Рыбка золотая кивает и говорит: что ж, мужик, у тебя всё было.

В палате недоуменное молчание.

Потом Раков заявил, выражая общее мнение:

— А где тут смеяться?

— Думайте, — усмехнулся я и вышел из палаты.

В спину донеслось приглушенное мнение.

— Опять у него какие-то жидовские штучки.

М-м-м-м… да этот юмор, всплывший в моей голове, оказался чужд местному населению. И мое счастье, что всё списывается пока на мою еврейскую хитромудрость. Моё еврейское счастье.

Все же кто я такой на самом деле?

То, что тушка у меня настоящего Фрейдсона давно понятно и доказано биохимией. Милая Берта Иосиповна Гольд это доказала на местном научном уровне — хоть в суд доказательства отдавай. А вот кто тот, кто в этой тушке проживает? То есть: кто я? Непонятно мне самому. Но явно не местный.

''А тот, который во мне сидит, считает, что он истребитель'' — вот опять, откуда это?

Давно решил, что я тут живу как Фрейдсон. За себя и за того парня. Но все же любопытно, чёрт подери, откуда что всплывает в моей голове. И откуда я знаю точный день победы? И даже год — 1945. Местным я его не говорю потому, как они убеждены, что победят раньше.