Сергей Кротов - Ленинград-34

— Ну, как съездили… — громко начинаю разговор и осознаю, что не знаю как её называть, Маша или Аня, ведь паспорт видел только караульный.

— Отлично, товарищ Чаганов, — без промедления приходит мне на помощь Оля.

— Поздравляю с повыщением. — Кивает на мои петлицы.

"Заходим в здание, в коридоре никого — рабочий день закончился. Завожу Олю в свой кабинет, а сам бегом в столовую КУКСа, к которой прикреплено ОКБ. Петрович, начальник столовой, выделяет мне, неведомо откуда у него взявшийся трёхэтажный железнодоржный судок и бегу назад распространяя вокруг божественные запахи рассольника с мясом и пшённой каши с маслом. Вхожу в комнату — Оля, сидит на стуле с опущенной головой. Ничего себе, думаю, неужели научилась спать? Но, тут же вижу её пристальный взгляд из под полуприкрытых век".

— Налетай, — локтём освобождаю уголок на столе, Оля хватает ложку, а я сижу с глупой улыбкой и смотрю как она ест.

— Ой, а я тут, нечаянно всё съела. — Виновато улыбается она.

— Надеюсь, что твой рассказ будет стоить скормленных тебе калорий. — Делаю строгое лицо.

— Сейчас уже не уверена, было очень вкусно. Спасибо…

— И-и-и…

— Выехала в Москву первого января, — начала свой рассказ Оля. — утром следующего дня в Загорск с Ярославского вокзала. В моём первом детдоме выяснила, у узнавшей меня воспитательницы, где жила мать. К вечеру разыскала нашу старую квартиру, поговорила с соседкой, подругой матери. У той сохранилась шкатулка матери с письмами отца. Соседка рассказала, что мать перед смертью в двадцать шестом сильно пила, это я уже смутно помнила, как во хмелю называла меня Аней, по имени умершей в детстве сестры, как жаловалась на судьбу. Переночевала у неё, ночью прочла все письма, отца и других к матери. Из них выяснилось, что отец, Мальцев Алексей Федорович, был секретарём горкома партии Перми в 18-ом году, как во время наступления Колчака оборонял город, попал в плен и был расстрелян. Сестра умерла по дороге в Москву на руках у беременной матери. Поколдовала со справкой об окончании Шалашинской школы — коммуны, что ты мне дал. Подправила даты, имена. Вроде бы вышло неплохо, если, конечно, придирчиво не смотреть. Пятого января была в Перми, сразу без остановки уже на санях в Оханский район, в деревню Шалаши. Побывала в сгоревшем здании опытной станции, где раньше была школа-коммуна, которую после пожара перевели в райцентр и слили с детским домом.

"Молодец, серьёзно подошла к вопросу, посмотрела как всё выглядело на месте".

— Десятого опять была в Перми. — продолжала Оля — Начальником милиции оказался другом отца, нашёл, что я очень похожа на него, мельком взглянул на мою справку, вызвал секретаря и распорядился выдать паспорт, уточнив дату рождения в изъятых церковных книгах. На прощание расстрогался, пожелал не посрамить имени героического отца. На обратном пути, в Загорске по справке об освобождении получила паспорт на имя Марии Мальцевой.

"Я рассказал о своих новостях и планах. Сидим, молчим, думаем".

— Ну ты понимаешь, конечно, что эта легенда проживёт до первой формальной проверки, — Голос Оли не выражал никакой тревоги, так констатация факта. — если кто-то захочет проверить мои пальчики в уголовной картотеке.

— Понимаю, — У меня вырывается не весёлый вздох. — но, насколько я узнавал, у вольнонаёмных сейчас не берут отпечатков, хотя в будущем это вполне вероятно.

— А ты знаешь, — её руки дёрнулись покрутить отсутствующий завиток, — если сравнивать варианты: начать с чистого листа против начать с грузом проблем, в краткосрочном плане, я за первый вариант. Со стороны уголовников, первый вариант лучше, так как исключает утечку от знакомых: Анна Мальцева — восемнадцать лет, никаких сестёр — уголовниц нет, фамилия распространённая. При втором варианте, всё равно вокруг будут сплетничать и информация легко уйдет в свободное плаванье. Кроме того, в шестнадцать лет на эту работу скорее всего не возьмут, даже если закроют глаза на прошлое. В долгосрочном плане — любой вариант будет плох. Уйду за границу, как вариант…

— Ну на этом и порешим пока, — говорю с облегчением. — поехали в Лесной, буду тебя устраивать в женское общежитие "Светланы", я уже договорился с комендантом.

— Сегодня твоя подруга — улыбается Оля, глаза, правда, напряжённо фиксируют мою реакцию, — дежурила на вахте и выгнала меня из вашей коммуны на Каменноостровском. Не знает, говорит, где ты. Пришлось караулить на входе других девчонок, чтобы твой адрес получить.

"Люба… эта может"…

— Люба что ли? Какая ж она моя? Не знала, наверное… Только вчера из деревни вернулась… — мой детский лепет был твёрдо проигнорирован.

"Это она ещё про Дусю из вакуумного цеха не знает…, пока не знает… Это ж теперь её работа, знать. Да, не всё так однозначно с этим решением"…

Москва, Кремль, кабинет Сталина.

2 февраля 1935 г. 18:30

Киров.

— Это становится нетерпимым, — глуховатый спокойный голос Сталина резко контрастировал со смыслом произносимого. — даже если в этом письме только десятая часть правды, мы должны заменить охрану в Кремле. Просто из предосторожности. Ты видел как себя вёл вчера на съезде Советов Авель, он открыто сопротивлялся принятию постановления о новой конституции. "Двоякие изменения" у него. Я вообще не припомню, чтобы он возражал или был в оппозиции. Значит имеет серьёзные причины. С другой стороны Петерсон, почти двадцать лет командует охраной Кремля, начальник бронепоезда Троцкого в восемнадцатом, Может не забыл ещё барина?

"Есть, конечно, причины для беспокойства".

— Заменить гарнизон — это безусловно правильно, — невольно подражаю неторопливой манере речи Сталина. — но на кого? Сейчас это "кремлёвские курсанты" — армейцы. Петерсон, хотя формально он в НКВД, на деле подчиняется ЦИК.

Сталин начал новый круг вокруг стола заседаний держа в левой короткой полусогнутой руке потухшую трубку.

"На мне репетеруют своё выступление на политбюро".

— Вот и получается, что они вдвоём, сговорившись, получают все возможности устроть переворот. — Сталин останавливается и смотрит на меня в упор. — Я понимаю, что ты имеешь в виду. Не будет ли опасной ситуация, когда всю власть в Кремле получит НКВД? Думаю, что будет в будущем, но не сразу. Нам сейчас надо отводить непосредственную угрозу.

"Повеселел, пошёл раскуривать трубку. Входит Молотов и бросает ревнивый взгляд на меня, но быстро справляется со своим раздражением и уже приветливо пожимает мне руку. За ним входят Ворошилов, Каганович, Орджоникидзе, Калинин, Косиор, Андреев, Микоян и четыре кандидата Жданов, Чубарь, Петровский и Рудзутак. "Наши" не сговариваясь сели по правую руку от Сталина".