Алексей Махров - Голос вождя [litres]

Стоп, товарищ генерал-майор, ты опять забыл про парней из 420-го. Пристреляно там все, ясно тебе?

– Товарищ командир! Танки пошли!

– Понял. Пусть их побольше наберется! Огонь не открывать, «Ганомаги» пропускать до дальних постов!

– Есть!

Далеко мотопехота не уедет, им оставлено всего две дороги, два проезжих пути – не свернуть. А на дальних постах немцев ждет теплая встреча, горячая даже – целый дивизион 76-мм «сучек» обещал устроить бронетранспортерам веселую жизнь.

Бат облизал пересохшие губы. Он сильно рисковал. А если «КВ-2» промахнутся? И немецкие «тройки» с «четверками» окажутся на этом берегу? Тогда «двойка» ему по тактике и стратегии. «Кол» в четверти…

Грянул тяжкий залп, и Владимир Петрович встрепенулся. Это «КВ-2» сказали свое веское слово. Они били прямой наводкой, и два пенных столба воды поднялись за наплавным мостом, креня понтоны. Третий снаряд влепился прямо в борт «тройке», неторопливо форсировавшей Березину. Осколочно-фугасный вынес ко всем чертям правый борт танка, разворотив корпус и сбросив башню в воду.

А еще два снаряда поразили сам мост, разрушая щиты и затапливая легкие понтоны. Переправа лопнула, разрываясь на две части, – на меньшей, той, что качалась у восточного берега, находился один «Т-IV». Газуя на самом краю оборванного «пролета», немецкие танкисты добились того, что крайний понтон не выдержал нагрузки и затонул. «Четверка» накренилась.

Рванулась, делая попытку добраться до тверди земной, но лишь погрузила в воду следующий понтон. Гусеницы бешено заскребли по дощатому настилу – тщетно. Танк сполз назад и вбок, грузно перевесился – и ухнул в воду.

Глубина у берега была невелика, верх башни и левый борт выглядывали из воды, но толстый слой ила словно впитывал, всасывал «Т-IV», и вот уже ничего не торчит над водой, только муть сносит по течению да крупные пузыри лопаются.

Большая же часть понтонного моста медленно «сплавлялась», гонимая течением, словно исполинской стрелкой часов проходя по речному «циферблату».

«КВ-2» выдали второй залп – снаряды били в лоб по немецким танкам, застывшим на неустойчивом мосту. Крупповская броня не выдерживала ударов шестидюймовых снарядов, ее проламывало, вскрывая танк, как банку тушенки, или же корпус лопался посередке, распускаясь корявым цветочком с «лепестками» из рваных листов стали.

А тут и укрытые в капонирах танки 1-й гвардейской заговорили в голос. Немецкая артиллерия с досады открыла сумасшедший огонь, не разбирая целей, лишь бы достать проклятых русских.

– Ваня! Дай мне «богов войны»!

– Есть! Готово, товарищ генерал-майор!

– «Высокий» вызывает «Скульптора»! Слышишь меня?

– «Скульптор» на связи, «Высокий»!

– А ну-ка, выдай из своих хлопушек по немцам! Видишь, где у них наплавной мост? Наблюдаешь? Вот где-то между ним и железнодорожным мостом стоит батарея. Поработай!

– Есть!

Все четыре гаубицы большой мощности грянули почти разом. Стокилограммовые снаряды ушли по крутой дуге и легли кучно. Может, и не попали точно на немецкие пушки с расчетами, но, когда такие «чемоданы» рвутся неподалеку, уцелеть невозможно.

Бат даже залюбовался тоннами земли, поднятой в воздух взрывами, зависшей на мгновение и осевшей, хоронившей то, что было раскурочено прямым попаданием.

Генерал-майор хмыкнул. Этот бой он выиграл, но большой его заслуги в этом нет. Немцы просто не подтянули все резервы, и 3-я их танковая дивизия еще не подошла. Тяжелое сражение на этом участке еще впереди!

18 сентября 1941 года, Белорусская ССР, окрестности Бобруйска

Аэродром затерялся в лесах, заняв длинный, хотя и узковатый луг. Ребята из БАО [62] БАО – батальон аэродромного обслуживания. старательно выровняли «взлетку», убрав кусты, кочки и засыпав промоины.

Истребители загнали под деревья на опушке, дополнительно накрыв масксетями и завалив срубленными ветками – требования к маскировке предъявлялись строжайшие, за выполнением следили особисты. Все были сыты по горло ситуацией начала войны, когда фрицы легко находили наши аэродромы и массированной «каруселью» выжигали прямо на земле целые авиаполки.

Топливозаправщики и прочую технику загнали еще глубже в лес, для пилотов и красноармейцев БАО вырыли землянки. Именно такую, выделенную для 2-й эскадрильи, и покинул Захаров. Душно там было – вчера протопили печку, чтобы изгнать сырость, а под утро совсем дышать нечем стало – почти полтора десятка здоровых мужиков так «нагрели атмосферу», что хоть топор вешай.

Было еще темно. Стояло то время, когда ночь подходит к концу, а рассвет только думает заниматься. Небо чуть-чуть посветлело, обещая восход.

Захаров передернул плечами под накинутой шинелью. В землянке жарища, а «на улице» зябко. Осень.

Хорошо еще, дождей нет, а то развезло бы взлетку.

Комэск прислушался – тихо как… Только часового слышно, что бродит у склада боеприпасов.

Нащупав в кармане шаровар пачку папирос, Александр закурил. Смолить, как Акулин, одну за другой, он не любил. Разве что в компании курнуть или вот так, в одиночестве…

Заскрипела дверца соседней «штабной» землянки, и наружу вышел комполка. Акулин был словно на парад – выбрит, затянут в ремни портупеи, фуражка с замятым верхом щегольски сдвинута на ухо. От майора за десяток метров разило одеколоном. Захаров мысленно присвистнул: раз командир встал на полчаса раньше, чтобы привести себя в порядок, то день явно ожидается жаркий.

– Ты, Саня? Не спится?

– Я, товарищ майор. Выспался уже! Я рано лег. Набегался вчера…

– Хочешь хохму?

– Давайте!

– Разведка вчера донесла, что Геринг спешно пытается восстановить 51-ю истребительную эскадру.

– Это та, которую мы под Смоленском месяц назад ощипали? – уточнил капитан.

– Она самая! – усмехнулся майор. – Их командир, оберст-лейтенант Вернер Мельдерс, едва оправившись от ранения, собирает под свое крыло «экспертов» со всего ихнего 2-го воздушного флота! Так что…

– Будет кому рыло начистить! – улыбнулся Захаров.

Акулин рассмеялся и покачал головой:

– Вот ведь до чего дошло, комэск: мы совсем перестали фрицев бояться! – А затем комполка добавил, подпустив в голос озабоченности: – Это очень опасный противник! Немцы умеют воевать, сам знаешь.

– Знаю, товарищ майор, – спокойно сказал Александр. – И шапками немцев закидывать мы не станем, у нас для этого ШВАКи имеются. Как мой ведомый шутит: «Будет ШВАК – будет шмяк!» Конечно, кто спорит, опыта у нас поменьше, чем у фрицев, но… Пусть это прозвучит цинично, но в нашем полку произошел естественный отбор. В строю остались те, кто умел пилотировать и бить врага. Я ничего плохого не хочу сказать о погибших, многим из них просто не повезло, но те, кто выжил, сбили в среднем по пятнадцать-двадцать «Мессеров» и «Юнкерсов»! Мой техник намалевал на «лавке» сорок семь звездочек, у моего ведомого Ваньки – тридцать две, у Тимура Фрунзе [63] Тимур Фрунзе, сын Михаила Фрунзе. В реальной истории служил в 161-м ИАП. Герой Советского Союза, погиб в 1942 году. сорок три таких, а у Ковзана – тридцать девять! Да вы не волнуйтесь, товарищ майор, сдюжим. Это же не июнь, и мы не на «ишаках» воюем!