Михаил Королюк - Спасти СССР. Манифестация

Потом мысль моя скользнула глубже. Сколько десятилетий этот старинный механизм безучастно пропускает бесконечное время через фильтр настоящего момента? Время, столь разное в ощущениях каждого конкретного человека в отдельности и единое для человечества в целом? Титаны создали эту кинетическую скульптуру для овеществления хода вечности, сделав его наглядным и зримым…

Когда раздался голос Гельфанда, я невольно вздрогнул.

- Ты хоть понял… - Слова выпадали из него тяжелыми глыбами. - Понял, что нашел?

- Думаю, что да. - От волнения я облизнул нижнюю губу. - В　первую очередь это - перекресток, где аддитивность встречается с мультипликативностью. Сюда же сходятся некоторые другие гипотезы, оказываясь частными случаями этой. Например, Морделла или даже Великая теорема Ферма. Если вот эта гипотеза окажется верна, то Ферма доказывается отсюда буквально в три строчки. Смотрите…

- Стой! - вскрикнул он резко и добавил уже намного тише: - Я　сам.

И он забормотал, лихорадочно чиркая по листу:

- Так… Сразу берем эн больше шести… только взаимно простые… положим эр равное двум… - Шепот его постепенно опустился до беззвучности. Спустя минуты три он оторвался и с сожалением помотал головой: - Нет, Андрей. Вижу, что если тройки Ферма есть, то их не больше конечного числа. Это и правда - сильный результат. Но не сама теорема.

- А если, - произнес я вкрадчивым голосом искусителя, - использовать дополнительное предположение о том, что исключительных троек для эр равно два нет вообще, то…

- Доказать это сможешь? - вскинулся он.

- Да запросто, - отмахнулся я.

- Ладно, - удивительно легко принял он это на веру, - тогда… Тогда… Тогда - ух!!! Ух, ну ты и засранец молодой! Красота, простота, точность и безумие идеи - все есть! - Он восхищенно покрутил головой, а затем закинул руки за голову и оглядел меня уже знакомым по Гагарину хозяйским взглядом. - Андрей, - по-акульи ласково улыбнулся он, - а давайте напишем об этой гипотезе статью! Я　вижу, как отсюда доказывается гипотеза Пиллаи, и　далее гипотеза Каталана.

Чего-то подобного я ожидал, поэтому взял мимику под контроль (только бы не ухмыльнуться!) и с почтением сказал:

- С удовольствием. Иметь одну совместную статью с Гельфандом - это большая честь.

Слово «одну» я　чуть выделил, и он с подозрением посверлил меня взглядом, но лицо мое было безмятежно, и по его губам скользнула тонкая улыбка.

- Как назовем, коллега? - уточнил деловито.

Коллега! Лепота, да и только.

- Может быть, АВС-гипотеза? - закинул я удочку.

- Нет-нет-нет, - решительно пресек он мой идеализм. Для виду помолчал, якобы обдумывая, и　веско подвел черту: - Ее будут называть гипотезой Гельфанда - Соколова! Звучит, правда? Как тебе?

Очень хотелось в ответ нахамить. Но я сдержался, лишь вдохнул поглубже и, пока воздух омывал легкие, схватил первый пришедший в голову кватернион и сконвертировал его в матрицу. Полегчало.

Да и, если подумать, все равно не мое.

- Согласен, - кивнул я.

Четверг 13　апреля 1978　года, утро

Ташкент

Обидно - к　нашему приезду в Ташкенте резко похолодало. Еще три дня назад, по рассказам местных, днем было за тридцать, а　сейчас не больше семнадцати и порывы ветра носят по улицам мелкую водяную пыль. Выходить из теплого салона автобуса совсем не хотелось, особенно после вкусного и сытного завтрака. Так бы ехал и ехал в этом уютном порыкивающем нутре.

Я сидел у окна и с интересом разглядывал этот восточный, но отчетливо советский город. Широкие зеленые проспекты, страдающие гигантоманией плакаты, в　створах переулочков - старенькие одноэтажные домики. И стройки, стройки, стройки…

А на улицах, приметами места и времени, женщины в ярких цветастых платьях, с　неизменными платками на головах, и　изредка седобородые аксакалы в тюбетейках и стеганых халатах.

- Какой странный цвет у реки, Анвар, - повернулся я к своему соседу, - как кофе с молоком.

- Весна… - Почти черные, точь-в-точь как у Мелкой, глаза коротко стрельнули за окно. - Когда снег тает, в　арыках всегда так. Летом вода чистая будет, зеленоватая. Но жарко. А сейчас хорошо - все цветет. И в горах травы еще почти нет, змей издали видно.

В речи этого жителя далекого аула, лишь полгода назад попавшего в республиканскую школу-интернат для юных математиков, почти не чувствовался акцент, но говорить он предпочитал короткими рублеными фразами, иногда задумываясь над нужным словом.

- Змеи?! - в　непритворном ужасе воскликнула сидящая через проход от нас москвичка. - Здесь есть змеи?

Мы торопливым хором уверили ее в полнейшей безопасности Ташкента. Она недоверчиво посмотрела на нас широко распахнутыми глазами и затеребила своего соседа. Тот с трудом оторвался от книги и с легким раздражением обернулся на шум под боком.

Мой взгляд прикипел к обложке: «Интегралы по траекториям» Фейнмана. Неожиданно. Физик на математической олимпиаде? Да еще сразу способный понимать классические работы по квантовой теории поля? Книга-то уже на две трети им прочитана.

Я оценивающе посмотрел на высокого, плотно сбитого блондина. Такой может оказаться неожиданно серьезным соперником.

Нас довезли до цели - здания Президиума Академии наук - и высадили. Я　воспользовался моментом для разведки:

- Привет, - догнал блондина и пристроился справа. - Интересная книга у тебя. Функциональный интеграл грызешь?

В голубых глазах блеснул огонек энтузиазма, и　он с надеждой воззрился на меня:

- А ты тоже изучал?

- Немного, - кивнул я, - все же это не столько математика, сколько физика. Красиво, но недостаточно строго. Есть большие вопросы к сходимости допредельных форм интеграла.

- Зато физически обоснованно! - взметнулся он на защиту. - Полностью соответствует стандартной квантовой теории. К　тому же это интуитивно понятное орудие, с　помощью которого уже сейчас можно открывать новые математические факты. Именно открывать, а не доказывать, и　именно математические!

- Частично согласен, - ответил я, - это может стать новым способом думать о математике. Бурбакисты такое сделали, доработав и введя в обиход Канторову теорию бесконечности. Но только когда будет подведен базис. Пока же вся конструкция выглядит оторванной от фундамента остальной математики. Знаешь, вот словно висящая в воздухе Эйфелева башня.

- В физике, - отмахнулся он, - порой достаточно интуиции. Математика - лишь аппарат. Эйнштейн не только не мог разработать математического языка под свои прозрения, но даже не знал, что такая математика уже существует.

- Да, если бы не Гильберт… - согласился я.

Мы обменялись понимающими взглядами.

- Ты откуда такой взялся? - поинтересовался он, ухмыльнувшись.