Михаил Королюк - Спасти СССР. Манифестация

Нет, в　принципе, чувствовал-то он себя куда лучше, чем еще полгода назад. Замена препарата вернула если не молодость, то бодрость, к　тому же почти ушла обидная неразборчивость речи. Однако старость и износ тела, ставшего неловким и даже сейчас не настолько энергичным, как раньше, - все это не было следствием прежнего неудачного врачебного решения или мимолетным недомоганием.

Брежнев отдавал себе в том отчет - в неизлечимости недуга по имени возрастная усталость. И　понимал это тем более ясно, что трезвой мысли уже не мешал туман в голове и почти спасительная баюкающая сонливость.

Конечно, со всем этим можно было бы смириться, не он первый и не он последний… Но время… Лишь недавно и как-то совсем вдруг Леонид Ильич отчетливо понял, как мало осталось на дне этого прохудившегося колодца под названием жизнь.

И это тоже можно было бы принять… Но что останется, когда он уйдет за порог?

Нет, за страну Леонид Ильич не боялся. И за свое место в ее истории - тоже. В　длинной череде властителей не было никого, при ком народ - весь народ! - жил бы столь же мирно и благополучно, как при нем. Верилось - это запомнят и оценят.

Но вот Варшавский блок, что цементирует результаты той войны на самых опасных западных рубежах… Куда делась его, казалось бы, нерушимость? Неужели же он, Брежнев, войдет в　историю как человек, при котором просрали ту великую Победу?!

Это было совершенно невозможно допустить. Поэтому Леонид Ильич и приехал на полуостров заранее, намереваясь лично готовить столь важную встречу с товарищами из братских стран. Он даже не попытался вернуться к прежней курортной манере решения вопросов, хоть такое желание еще иногда присутствовало на заднем плане. Вместо этого чередой полетели по-настоящему рабочие совещания, как когда-то встарь, с　обедом на ходу и клубами табачного дыма над столом. Вернулись заодно и «контрабандные» сигареты от Кости Черненко, при сугубо сочувственном отношении офицеров охраны и техников Лубянки.

А из окон госдачи манил крымский апрель… Порой так хотелось отринуть тяжесть непомерно весомых материй, которыми приходилось заниматься все последние дни, да рвануть на машине к облакам, что цепляются за вершины гор, и　дальше в степь, к　безумному красно-желтому ковру из диких тюльпанов и мака-самосейки. Или даже прогуляться по Ялте, припоминая подзабытую свежесть нежно-розовых лепестков, что пенятся сейчас в городских садах и парках. Да можно было бы просто сидеть в шезлонге на пирсе, наблюдать за пасущимися вдали дельфинами и ощущать, ощущать всем телом древнее родство с этими сухими безжизненными скалами вдоль теплого моря.

Ничего такого не случилось. Вместо этого по традиции, сложившейся у жителей Кремля еще с двадцатых, Леонид Ильич посетил сегодня боевой корабль, что стоял на рейде Ялты. И　вот эта короткая передышка уже позади. В　дымке за кормой несущегося «Буревестника» уже почти совершенно растворились силуэты больших пограничных катеров. Горизонт и даже крымское небо словно тонули в лиловом мареве над спокойным морем.

На какой-то миг этот знакомый вид, навевающий приятные воспоминания о беззаботном отдыхе, вернул Леониду Ильичу надежды на благополучное и скорое разрешение важных вопросов.

Но нет…

Стоило только припомнить, как вчера на нулевой полосе симферопольского аэродрома он лично встречал польскую делегацию. Леонид Ильич тогда с должным вниманием посмотрел на их лица. Этого оказалось достаточно, чтобы понять, насколько неладно обстоят дела в Варшаве. И　жестокая стариковская обида на судьбу вновь взялась кружить у самого сердца Генерального. Кружить и кусать… Ведь как надеялся, что Чиерна-над-Тисой уже не повторится - и уж по крайней мере, не с Польшей. А　какие были надежды на «польский вариант» и　в политике, и в экономике еще лет пять назад…

Леонид Ильич старался не выделять близких ему поляков (мало кто знал, что мать его была полькой, и　польский с детства был для него родным), но ему лично было приятно, что именно эта страна показывает, как казалось тогда, пример удачного развития. Мелькали, как мог судить Генеральный, и　у неуживчивого Косыгина мысли о возможном сходстве маршрута для двух стран. Дороги, которой можно было бы выйти из тупика.

А ведь тупик этот внезапно быстро и с неожиданной определенностью подтвердили ближайшие советники - и моргали при этом, шельмы, так невинно, как если бы только-только задумались над вопросом, когда поручение из ЦК получили. А　ведь явно давно примеривались к таким же выводам. Да и Косыгин хорош…

…Эх… Вот сразу бы, как Никиту подвинули, - и начать с Алексеем Николаевичем плотно работать… Но сам Генеральный, пожалуй, тогда не был готов вести серьезный разговор ни о реформах в собственной экономике, ни тем более в рамках СЭВ.

Да пока чешский петух не клюнул, не перекрестился ведь - вообще.

А потом счел своей удачей, что большой крови там не было, и　тоже успокоился как-то, и　все пошло своим чередом: встречи, совещания, приветствия - внешне все неплохо и вроде бы даже с движением вперед, а　что там на самом деле было? Судя по свежему докладу Андропова, ведь именно тогда все в Польше и начиналось? Да и не только там…

И вновь перед глазами Генерального поплыло вчерашнее.

…Поляки спускались по трапу. Первым - мрачный, нервничающий от явно обозначившегося недоверия и сильно постаревший за последние месяцы Герек, за ним - злой и явно раздраженный генерал Сивицкий. Следом - растерянный, прячущий за темными очками свой придавленный испуг генерал Ярузельский, потом - непроницаемо отчужденный генерал Кищак, как всегда, подтянутый и строгий.

И еще трое, что «вроде как свои», - они напоминали Леониду Ильичу Арвида Яновича и его сотрудников, что из той, закрытой от всех части КПК. Этакие умные и зубастые бойцы, только помоложе и посвежее лицами. Стахура и Милевский от Правительства Народной Польши, Казимеж Свитала от Сейма…

Это были волки старой, еще той, сталинской закваски, прошедшие через Вторую мировую и, что даже важнее, через кровь внутренней войны с крайовцами и бандеровцами. Они держались вместе, как бы ненароком сбиваясь в стаю, поодаль от «еврокоманды» Герека.

А кроме них был еще министр внутренних дел Станислав Ковальчик - тот прилетел пораньше, особо, для встречи с Андроповым, и　теперь благоразумно устроился рядом с Председателем КГБ, внятно обозначая, кто здесь есть его главный хозяин.

Все это было ясно видно благодаря опыту.

Опыт, опыт… Необходимо разнообразный жизненный опыт человека, прошедшего путь от скромного партийного руководителя местного значения и от фронтового офицера до самых высот, до маршальского звания, до Председателя Совета Обороны, этот опыт тяжело давил на сердце, и мысли о возможном кровавом исходе в Польше (в　Польше, будь вы все неладны! - почти своей, такой знакомой!) теперь никак не оставляли.