Олег Таругин - Десантник. Остановить блицкриг!

Вот только ни одной из подобных книг Ира Савушкина просто не читала.

Она была всего лишь двадцатитрехлетней пятикурсницей геологического факультета.

Все ее представления о давным-давно отгремевшей Великой войне ограничивались уроками истории, рассказами покойной бабушки, показывающей внучке немногочисленные выцветшие пожелтевшие фото, торжественным «Днем Победы» в исполнении Льва Лещенко, грандиозным майским парадом на Красной площади да транслируемым по всем центральным каналам шествием Бессмертного полка. Ну и просмотренными фильмами, разумеется, как старой советской киноклассикой, так и новыми, снятыми уже после ее рождения, той же «Брестской крепостью», например. Девушка росла в правильной стране, где пока еще никому не пришло в голову стыдливо и малодушно подменять выстраданное миллионами жертв священное название «Великая Отечественная» на нейтрально-общечеловеческое «Вторая мировая война»…

Плюс ко всему, она просто не представляла, как можно вот так взять и убить человека. Вот просто взять и убить. Насмерть. Навсегда.

Дальнейшие события Савушкина практически не запомнила.

Кажется, она теряла сознание от жары и жажды – в раскалившейся под открытым солнцем стальной коробке практикантку продержали больше пяти часов, – и кто-то лил на ее лицо теплую и затхлую воду. И она пила, захлебываясь и фыркая, поскольку ничего вкуснее не пробовала в жизни. Отдельные струйки щекотали шею, скользили по коже под пропотевшей футболкой, и это было очень приятно.

Кажется, ее трясли за плечи и били по щекам, приводя в сознание – голова безвольно моталась из стороны в сторону, всерьез рискуя оторваться от тонкой шеи. Капитану Леману вовсе не хотелось, чтобы столь ценный пленник умер раньше времени, да еще и от такой банальности, как тепловой удар. Возможно, эту русскую шлюху и в самом деле стоило укрыть в тени?

Кажется, металлический пол мелко вибрировал под спиной, а в бока упирались пыльные сапоги – они куда-то ехали. Когда бронетранспортер подбрасывало на очередной кочке или мотало из стороны в сторону в разбитой танковыми гусеницами колее, девушка глухо стонала, скользя мутным взглядом по лицам сидящих на лавках гитлеровцев.

Более-менее в себя Ирина пришла уже в темноте, когда они куда-то приехали и ее, наконец, выволокли из броневика и привели в эту палатку…

– Имя? Как сфать? Откута ви есть сдесь появиться?

– Просто… появилась, – равнодушно ответила девушка, помотав гудящей головой. – Откуда? Оттуда. Взяла – и пришла. За Лешей.

Савушкина криво усмехнулась, мазнув мутным взглядом по лицу сосредоточенно хмурящегося офицера.

– А тебе-то что? Не твое дело, короче.

– Кокта спрашифают – нушно четко отфечат на фопрос! – перевел пилотконоситель брошенную офицером фразу. – Это поньятно?

– Да пошел ты… – равнодушно буркнула Иришка. – Тоже мне, нашелся один такой…

В следующее мгновение девушка вместе со стульчиком рухнула на пол – похоже, майор Нойманн, резко хлестнувший ее по лицу тыльной стороной ладони, и сам не ожидал подобного результата. Но уж больно легонькой оказалась пленная… На миг Отто даже смутился, вспомнив французскую пудреницу с треснувшей крышкой, так похожую на ту, что была у его жены Марты. В следующий миг он взял себя в руки: что за бред?! Кого он вздумал жалеть, эту грязную унтерменшу?! Эту дешевую шлюху, Scheiße?! Да еще и сравнивать со своей супругой?! Точно, бред. Это все из-за проклятой головной боли…

– Встать! – рявкнул переводчик.

Мог бы и не орать. Савушкина, проведя рукой по разбитым губам, несколько секунд непонимающе глядела на окрасившуюся алым ладонь, затем в два приема встала на ноги. Молча подняла опрокинувшийся стул, со стуком поставила перед столом. Кровь из разбитого носа – со всей дури приложилась лицом об пол, когда падала, – текла, согревая подбородок и марая футболку. Но это уже не имело никакого значения. Поскольку девушка внезапно осознала, что ее ОТПУСТИЛО. Вязкая апатия, навалившаяся на нее еще в лесу, вдруг отступила, без остатка растворившись в новом чувстве. Разум затопило столь чистой и незамутненной яростью, что на миг закружилась голова – или причиной этого стало падение? Вернулась прежняя ясность мысли, и Савушкина, неожиданно даже для самой себя, вдруг протянула руку и старательно отерла окровавленную ладонь о китель ударившего ее фрица. Фашист настолько опешил, что даже не попытался ей помешать:

– Иди в задницу, урод! Женщину бить… Ничего, когда Леша до тебя доберется, он тебе такое устроит! Ничего, недолго осталось, он меня ни за что не бросит, он обязательно придет…

Не обращая внимания на застывшего соляным столбом майора и еще более ошарашенного произошедшим переводчика, вылупившего глаза так сильно, что казалось, еще миг – и они попросту лопнут, Ира решительно уселась на стул, как ни в чем не бывало закинув ногу на ногу. Покрутила носком ботинка:

– Ну, чего застыли? Сит даун, плиз, битте, даст ист фантастиш, спрашивайте дальше.

И смачно сплюнула вязкой кровавой слюной на пол. Вообще-то хотела попасть по столу, но, увы, не получилось: подвели разбитые губы.

– Только ни хрена я больше не скажу!

Первым пришедший в себя Нойманн, выслушав перевод, дернул щекой и отрывисто распорядился:

– Курт, разыщи гауптмана Лемана, где бы он ни оказался. Пусть немедленно идет сюда. Сам тоже далеко не уходи, допрос продолжим немного позже.

Более-менее успокоившуюся голову снова сдавило и задергало мучительной болью. Проклятые большевики! Все у них не как у нормальных европейцев! Даже женщины! Такие красивые внешне – и непредсказуемые внутри! Ведь еще минуту назад она казалась полностью сломленной, буквально едва языком ворочала – и вдруг такое… Ничего, после общения с Гансом заговорит как миленькая, никуда не денется. Главное, чтобы этот маньяк не переусердствовал – пленная нужна ему живой и, как ни странно звучит, абсолютно здоровой. Пускай просто немного попугает, поскольку, чует его сердце, придется-таки связываться с контрразведкой…

– И… что? – напряженным голосом осведомился Степанов, скрежетнув зубами. – Этот гауптман? Что он с тобой сделал?

Умница Батищев, на миг приостановившись, остро взглянул ему в лицо и мотнул головой – «мол, держи себя в руках». Леха благодарно кивнул в ответ.

Девушка вымученно усмехнулась:

– Леш, ты это, выдыхай! Да не переживай, ничего особенного он со мной не сделал, хоть и сильно хотел, по глазам было видно. Аж слюни текли, когда на меня глядел, мразь! Ну, полапал немного, поугрожал, – не сдержавшись, Савушкина передернулась, вспомнив тяжелое неровное дыхание и подрагивающие от вожделения потные руки, лезущие под футболку и в штаны.