Валерий Атамашкин - Я – Спартак! Возмездие неизбежно

Крассовский брезгливо вытер кровь с гладиуса о свой плащ. По полю боя пронесся чей-то истошный вопль:

– Предатель!

Кричал тот самый седовласый центурион, с которым олигарх уже встречался в палатке Магна. Олигарх переложил меч из одной руки в другую и обернулся, но в этот миг движущийся к нему центурион пал под ударом грязного варвара. Крассовский, к голове которого прилила кровь, поскакал прочь, крича на ходу:

– Гней Помпей Магн пал в бою, и я, Марк Лициний Красс, претор, проконсул римской республики, носитель чрезвычайного империя, принимаю командование над его легионами! Отставить отступление! Держать строй…

Рядом с Крассовским выросли легаты Помпея, взмыленные, с круглыми глазами, которые все еще не понимали, что произошло и как вышло так, что Помпея больше нет.

– Прикажете трубить наступление, Марк Лициний? Собирать легионы? – взволнованно спросил Марк Петрей.

– Фурии должны пасть к вечеру! – завизжал Крассовский.

Убийственный залп римской артиллерии, сравнивающий с землей стены городского гарнизона, вдруг стих. На моих глазах легионы начали перестроение. Я не сразу понял, что происходит, и долго пытался раскусить маневр Помпея, который повел себя тактически безграмотно. Вместо того чтобы довершить обстрел фурийских стен и взять город голыми руками, Помпей вдруг решил скомандовать наступление, мобилизовав все свои силы в один кулак, и яростно повел на Фурии все до единого свои многочисленные легионы. Возможно, я счел бы сумасшедшим Помпея, но слова одного из моих центурионов, из тех, кто сражался с римлянами в обличье римского легионера и наблюдал за происходящим в стане врага собственными глазами, быстро вернули все на свои места. Центурион тяжело дышал после схватки и держался за раненый бок. Он прокричал мне:

– Спартак, Красс сошел с ума! Он убил Помпея и возглавил его легионы!

Дважды повторять не пришлось. Я нахмурился, переваривая сказанные повстанцем слова. В голове в одно мгновение закружилась тысяча и одна мысль, но усилием воли я пресек любые свои размышления. Все это было не важно сейчас.

Ошибки быть не могло. Легионы римлян взяли строй и двинулись к стенам фурийского гарнизона. Со стороны огромная, ощетинившаяся мечами многотысячная армия врага напоминала плотно затянутое грозовыми тучами небо. С минуты на минуту над нашими головами разразится гром. Медлить было нельзя! С новыми силами Красс, восставший, будто феникс из пепла, пройдет сквозь наши полуразрушенные баллистами стены, как острый нож проходит сквозь масло. Мои военачальники бросались выполнять свои поручения еще до того, как успевали дослушать последние слова приказа.

Когда могучие легионы павшего Помпея, ведомые свихнувшимся Крассом, подошли к фурийским стенам на расстояние полета стрелы, в городе одновременно вспыхнули тысячи факелов. Повстанцы принялись бросать факелы в заранее собранные стога соломы. Стены, двери, мебель, все было пропитано гремучими зажигательными смесями, горевшими не хуже бензина при соприкосновении с огнем. Не прошло и двух минут, как улицы Фурий вспыхнули будто спичечный коробок. Пламя устремилось в небеса, с крыш домов валили черные столбы дыма. Я велел жечь улицы через три, где-то через четыре, чтобы все еще сохранить возможность для повстанцев передвигаться внутри городских стен, а в случае необходимости дать бой своему врагу. Римлян же такой ход должен был поставить в тупик.

Несколько сотен гладиаторов остались на гарнизоне, при первой же возможности намереваясь обстрелять шеренги легионеров. Стоило отдать должное их мужеству как бойцов, но жертва, которую повстанцы хотели принести небесным богам в виде своей смерти, стала бы напрасной. Перестрелка с одной, максимум двумя манипулами римских штурмовых когорт продлится лишь мгновения, прежде чем тысячи римских пилумов изрешетят тела храбрецов.

Не теряя времени понапрасну, я запрыгнул на пустой котел, еще теплый, в котором некогда шипело кипящее масло, и обвел взглядом лучников на стене.

– Где ваш центурион? – выкрикнул я.

На меня тут же устремились десятки глаз, горящих яростью, предвкушением боя. Могло показаться, что на лице каждого из гладиаторов в этот миг запечатлелся до боли знакомый след – метка смерти.

Шаг вперед сделал высокорослый кудрявый блондин, который держал наготове стрелу.

– Я имею честь быть центурионом! – выпалил он.

– Уходим! В город! – распорядился я.

Глаза блондина сверкнули, он покачал головой.

– Ни шагу назад, Спартак!

– За свободу! – закричал кто-то из гладиаторов.

– Свобода! – Крик подхватил другой боец, весь перепачканный в саже, один из тех, кто помогал Руту поджигать город, а теперь решивший встретить римлян на городских стенах лицом к лицу.

Боковым зрением я видел, как сокращалось расстояние между гарнизонными стенами и легионами римлян. Не пройдет и минуты, и у гарнизона начнется ожесточенный бой. Я выхватил свой гладиус и, понимая, что любые слова здесь будут излишними, сблизился с центурионом и перерубил его стрелу. Высокорослый блондин даже не успел понять, что произошло.

– Я хочу, чтобы из этой схватки вы вышли не просто свободными, но живыми людьми, поэтому в город, прочь с гарнизона! Ну а если вы так хотите умереть, то ваша смерть должна стать полезной делу свободы, раз уж вы так за нее ратуете! – прорычал я.

Далее оставаться на стене я не мог. Римляне подошли вплотную, внизу меня ждали военачальники, зрели новые распоряжения. По тому, как гладиатор грубо выбросил со стены кончик переломленной стрелы, оставшейся в его руке, и тут же достал новую, я было подумал, что мои слова не произвели никакого эффекта и лучники останутся на городских стенах, твердо решив встретиться со смертью в неравной схватке. Однако не успел я сделать и десяти шагов, как за моей спиной раздался рык кудрявого центуриона:

– Отступаем!

– За Спартаком! К свободе!

Я многое бы отдал, чтобы увидеть лицо Красса при виде вспыхнувших Фурий. Однако горящие дома города не остановили полководца. Римляне наконец добрались до укреплений, но не встретили абсолютно никакого сопротивления с городских стен и принялись сваливать трупы, заполняя ими ров. Я допустил грубый просчет! Не прошло и минуты, как первые тысячи легионеров, перебегая заваленный телами ров, ломанулись в город сквозь образовавшиеся в стене гарнизона трещины. Те, кому было невтерпеж ждать, забрасывали на стены лестницы и веревки. Крики, ругань, приказы, все это осталось за моей спиной. Я бежал не оглядываясь, то и дело сплевывая появлявшуюся во рту горечь от дыма, слезились глаза. Мне приходилось прикрывать нос и рот рукой, чтобы не задохнуться, но именно такого эффекта я ждал, когда отдавал приказ поджигать дома.