Валерий Атамашкин - Я – Спартак! Возмездие неизбежно

– Ломай дверь! – послышался один и тот же приказ со всех сторон.

Легионеры сперва попытались выбить двери ногами, но ничего не вышло. Солдаты посмекалистей сломали рогатку, обломали колья, установленные на бревне, и, используя бревно как таран, врезались в дверное полотно. Дверь подалась, треснула, но не слетела с петель. Римляне не растерялись и отступили, но только для того, чтобы взять разбег и перехватить бревно. Их примеру последовали другие легионеры, принявшиеся выламывать рогатки и превращать их в подобие ручного тарана, при помощи которого можно было проникнуть внутрь домов. Я выпустил последнюю стрелу, вонзившуюся в щит одного из легионеров, и раздраженно выбросил лук и пустой колчан. Римляне оказались сообразительней, чем я полагал!

– Отходим, к северному выходу! Быстрее! – прорычал я замешкавшимся повстанцам, которые, побросав оружие, принялись поливать дом изнутри зажигательной смесью из горшков.

Я выхватил гладиус и перерубил веревку, которой было привязано подвешенное между домами бревно. Тяжелое бревно сорвалось и с грохотом рухнуло наземь прямо на головы столпившихся внизу врагов, которые не успели разойтись по сторонам. С дюжину римлян придавило тяжелым стволом к земле.

Дверь нашего дома наконец не выдержала очередного удара и сорвалась с петель. Толпа легионеров хлынула внутрь, но было поздно. Бросая мечи, выбрасывая щиты, толкаясь, римляне бросились к выходу. В доме уже не было никого, только лишь рука Рута сбросила зажженный факел на кучу пропитанных горючкой отходов. Полыхнуло. Не дожидаясь, пока пламя начнет пожирать стены, а затем и крышу, мы начали прыгать по крышам домов вдоль улицы, удаляясь к северу. Рут с каменным, ничего не выражающим лицом. Я, взмокший от жара, покрытый пеплом. Гладиаторы, которые бежали немного позади меня и гопломаха и поджигали оставшиеся за спиной дома.

Ряд зданий по ту сторону улицы уже полыхал. Ганник знал свое дело. Римляне, понявшие, что они попали в западню, бросились бежать вслед за нами на север, но, не пробежав и стадия, остановились. В этот миг на их лицах можно было прочесть только одно чувство – безысходность. Улицу прерывал ров. Глубокий, десяти локтей в длину и около семи в глубину. Это был тупик. Ганник, Тирн и другие мои военачальники сумели выполнить мой приказ. Вне себя от охватившего их ужаса римляне прыгали в ров, но было поздно. Дома вокруг загорелись. Я слышал душераздирающие вопли, но не оборачивался. Боковым зрением я видел, как полыхали соседние улицы. Мы не оставляли за собой живого места, уничтожая город, проходя по нему огнем и мечом, превращая некогда цветущие Фурии в руины. Огонь беспощадно отрезал проконсула Марка Лициния вместе с его огромным войском от восставших. Я хотел верить, что потеря нескольких тысяч человек своего войска, включая томившихся в амбарах пленников, отрезвит Красса, но знал, что ничего подобного не произойдет.

Примерно через час Фурии сгорели дотла, в городе не осталось ни одного дома, который бы оказался не охвачен пламенем. Начало смеркаться, когда мне удалось вывести своих людей с северной части города, где Икрий демонтировал часть стены. Я понятия не имел, что буду делать дальше, но знал, что Красс не отступит, он будет идти за мной по пятам. Этот человек злым роком преследовал восставших по всей Италии. Я знал, что со дня на день к Марку Лицинию должны присоединиться четыре легиона, с которыми проконсул расстался у Кротона. Тревожно, настойчиво в голову все чаще наведывалась мысль, что с гибелью Помпея Рим наконец обратит все свое внимание на проблему восставших, с которыми доселе мало кто считался всерьез.

Мы спрятались у небольшого холма, убедившись, что нас не видно на расстоянии. Я запретил жечь костры, шуметь и покидать лагерь без моего ведома. Оплошность сейчас стоила слишком дорого, и я не мог ее допустить. Увидь разведчики Красса те же костры, и пиши пропало. Легионы претора будут здесь еще до того, как потухнет наш костер… Сейчас же у моих людей было время до рассвета, чтобы отдохнуть, подкрепиться кониной, пусть и сырой, и уже на рассвете двинуться в путь. К тому моменту мы с военачальниками закончим совещаться. С первыми лучами солнца я должен буду твердо знать, куда и зачем мы идем, какую цель при этом преследуем…

– Если ты скажешь, что мы идем в Брундизий или как его там, значит, мы туда действительно пойдем! – отмахнулся Рут. – Но знай, что мне твоя затея не по душе, от одного названия я себя чувствую не в своей тарелке!

– Решено! Мы направляемся в Калабрию! Это последнее мое слово! Я не собираюсь менять свое решение из-за какого-то письма какого-то почтальона, который теперь не может связать двух слов и наложил в свои штаны, – огрызнулся я, понемногу теряя самообладание.

Рядом со мной сидел бледный, как моль, трясущийся всем телом римлянин, которого накануне поймали мои разведчики. При обыске у него был обнаружен свиток, который был скреплен чьей-то внушительной печатью. Единственное, что сумел поведать нам бедолага, – свиток приказали доставить лично в руки Гнею Помпею. После несчастный в прямом смысле этого слова наложил от страха в штаны и замолчал.

– Ты уверен, что это благоразумно, мёоезиец? – спросил Рут; на этот раз его слова прозвучали более мягко. Он поймал мой взгляд на нашем пленнике.

– Если у тебя есть другие варианты, выкладывай, если нет, то просто закрой рот! – прошипел я и кинул Руту тот самый сверток, который я все время держал в руках.

Гополомах поймал сверток, повертел его в своих огромных мозолистых руках и пожал плечами.

– Ты прекрасно знаешь, что я не умею читать, но ты уже тысячу раз сказал, что там написано, и мне этого достаточно! – обиделся он.

– Так дай тому, кто умеет читать! – рявкнул я.

– Не заводись, мёоезиец, – попытался успокоить меня Икрий, но, увидев мой взгляд, в этот миг метавший молнии, вдруг осекся, решив не усугублять без того напряженную ситуацию.

Я глубоко вздохнул и буквально заставил себя присесть наземь, чтобы не терять последние силы на никому не нужные перемещения взад-вперед. Схватившись за голову, я глубоко вздохнул.

– Ну? Что? Молчите? Или, быть может, вы предложите мне другие варианты, раз мой вас не устраивает? – Я всплеснул руками, снова раздражаясь.

Других вариантов у Рута, как и ни у кого из моих военачальников, собравшихся на совете, попросту не было. Все до одного они смотрели на меня уставшими, красными от недосыпа глазами, под которыми набухли мешки лилового цвета. Я не стал жалеть никого и поднял их на ноги сразу, как только разведка перехватила римского почтового вместе с бесценным свитком в руках.

– Брундизий! – К бурному обсуждению присоединился Ганник, который предпочел до этого момента отмалчиваться и только слушал. – Я за, и глупо будет что-то менять! Отчего-то вдруг вам разонравился этот вариант?