Сергей Сезин - Черный прибой Озерейки

Нам тоже все это нелегко далось – и потери, и усталость. А откуда же не быть усталости, если врыться в горки можно только кое-где, да и мало нас в строю. Потому и бегать много приходилось: группа сидит на удобной позиции и портит румынам жизнь огнем, а другая группа бежит и заходит во фланг, срывая атаку. Когда огнем и гранатами, когда и врукопашную. Отбросили атакующих, и опять бегом в укрытие – пока румынские минометчики и артиллеристы не почесались и нас не достали. Туда и там, оттуда и снова туда… Спасибо, что Андреева физическая форма все это позволяла. Я бы в своем теле, наверное, не выдержал. Нельзя сказать, что я свою жизнь за столом или на диване провел, но от таких нагрузок давно отвык.

Хорошо работалось гранатами, особенно если гранаты рвались в воздухе. В кино гранатный взрыв выглядит куда мощнее, чем в реальности – видимо, на киностудиях как-то усиливают его действие. Таких полетов врагов, как от взрывов американских гранат в американском кино, я ни разу не видел. В дело шли и трофейные гранаты, которые у румын имелись нескольких образцов. Немецкими «колотушками» и «яйцами», которые у румын тоже были, мы пользовались охотно, потому что знали, как с ними обращаться.

Еще две модели гранат (одна, кажется, чешская, похожая на колпачок от старого термоса) шли в дело вместе с нормально работающими: свяжешь веревкой с немецкой или нашей и кидаешь, рассчитывая, что нормальная граната подорвет и сомнительную. Иногда взорвется сильнее обычной «колотушки», иногда нет – видно, взрывчатка некачественная оказалась. «Немки» тоже не всегда рвались. Не то румынским союзникам второй сорт подсовывали, не то их не так хранили, давая отсыреть.

Мы использовали во взводе два ручных пулемета, взятые в контратаках. Трофейных патронов хватало, только замучишься для них магазины набивать – двадцать патронов всего. Раз, и весь вылетел. А после атаки все свободные, что не на посту и не раненые, сидят и набивают, а после свои диски к ППШ. У меня такой тоже был, им заменили винтовку, выданную сразу. Ушел Ваня Кругликов в госпиталь, а мне его Шпагин достался, благо я с ним был знаком. Автоматы нас сильно выручали, особенно по причине недостатка в людях. Дистанции боя для них достижимые, а плотность огня они дают хорошую, заменяя огонь выбывших ребят. Вот только набивать их диск – это задачка не для всякого, но как-то справлялись. Ванин автомат послужил мне неделю, пока я им не треснул румынского пулеметчика по голове. И румынская голова, и русская береза встречи не выдержали. До конца дня стрелял из этого пулемета, что у битого румына подобрал, потом пулемет отдали Мите Моторному, а мне – другой автомат от другого раненого. Он у меня так и остался. Весь день я опасался, что незнакомую трофейную систему заклинит (я в нем разобрался только как стрелять и как менять магазины), и тогда хоть бери пулемет как дубину и снова учи румын, как надо жить (мирно и за Прутом).

Следующий автомат я берег и, сойдясь опять с румыном, бил его уже аккуратнее, не по каске, а по более мягким местам. ППШ это выдержал. Румын – понятно, что нет. Среди нас ходил слух, видимо, еще со времен Одессы, что у румын офицеры ходят затянутые в корсеты и даже пудрятся. Может, тогда такие были, однако сейчас они выглядели хоть и почище и лучше обмундированными, чем их подчиненные, но уж пудрой не пользовались.

Кроме разных полезных вещей, я разжился румынским штыком и пистолетом ТТ. Не знаю, где этот унтер (или как его там) наш пистолет подобрал, но теперь он мне послужит. Кобуры пока не было, поэтому я носил пистолет где придется – то в противогазной сумке, то за поясом, то еще как.

…Одного румынского пленного мы у себя задержали и заставили сапоги и ботинки нам чинить, благо у него в ранце запас нужного добра хранился, а Митя немного по-румынски понимал и разобрал, что этот Аурел до армии был сапожником. Работал он прямо на загляденье, и что мог, то и привел в нужный вид. Да, сидел бы в своем кукурузном раю и местным босоногим обувь чинил, а не ходил за тридевять земель… Пусть теперь скажет спасибо, что успел руки поднять и не лежит на северном скате нашей горушки…

Мы ее, кстати, называли Теткой – а вот с чего? Как-то само прилипло. Ну, Тетка и Тетка, хотя официально она какими-то там цифрами обозначаемая, типа 150.0. Ничего, не самое страшное название – тут вот есть и гора Смертная, и гора Безумная, и аж две Сапун-горы, а уж всяких там Бугров еще больше. И кто сейчас вспомнит, отчего гора названа Бугор Перхунов: по имени хорошего человека, или плохого человека, или еще отчего.

Как сообщило «матросское радио», мы идем куда-то к морю, вроде как в Фальшивый Геленджик, грузиться на корабли. Впрочем, это может оказаться и настоящий Геленджик, и грузиться будем на собственные «подставки» для марша еще куда-нибудь. Во время обмена мнениями я сказал, что, скорее всего, нас перебросят к Туапсе, а вот как повезут – не знаю. Пехом, естественно, туда очень далеко, быстро не дойдем. Когда меня попросили разъяснить, отчего я думаю о Туапсе, я ответил, что получается такая вот очередь или цепь – Новороссийск, Шапсугская, а теперь Туапсе. И вдоль этой очереди или цепи немцы и румыны двигаются.

Василий Крутов по прозвищу Метр-с-кепкой (хотя на самом деле в нем почти два метра) сказал, что и за Туапсе есть еще Сочи и Сухуми. На это я ответил, что дальше там горы высокие, в них воевать нужно специальным горным стрелкам, а не нам. На то было возражение, что вот недавно румынских горных стрелков послали в не такие уж высокие горы. Я ответил, что мне ребята из ОВРа говорили, что в свое время в Керчь они возили горных стрелков, хотя горок там не так много, с Кавказом вообще не сравнить. В стратегический спор вмешался Марк Захаркин, повоевавший в Перекопском полку под Севастополем. Он заметил, что гор там хватало, так что насчет того, что в Крыму гор нет, это я загнул. Я возражал, что немцы же туда горных стрелков не посылали. Нет, и Марк признал, что у фрицев была обыкновенная пехота. И у нас там горнострелковых частей не было? Да, не было, и Чапаевская дивизия, и пришедшие с Кавказа дивизии были обыкновенные стрелковые. Поставить победную точку в споре никому не удалось: прозвучал сигнал к построению.

…Боялся ли я? А куда от этого денешься? Только с опытом уже не всего боишься. Научишься определять, что снаряд явно перелетный, потому так и не дергаешься. Слышишь, как работает пулемет – прямо как швейная машинка «Зингер», – и понимаешь, что это максим – то есть свои. Уже меньше поводов для беспокойства. Понимаешь, какая стрельба – ленивая или яростная, то бишь есть атака или нет. А услышишь пулемет, звук которого – как будто мокрый брезент разрывают, так это известно кто, а не наши. Обстреливают – думаешь о том, что сейчас на тебя снаряд или мина свалится, идешь в контратаку – думаешь о том, как тебе румынский штык в живот воткнется. Сначала. Потом уже об этих страхах размышляешь после всего. А до того все застилает волна не то холодного бешенства, не то веселой злости (не определился я, как это чувство назвать правильнее), когда волнения не отвлекают, а хочется дорваться до румынских глоток. Дорвешься, сделаешь что получится, а после дрожат руки и сердце выскакивает из груди в двойном усердии, еще сильнее, чем когда просто в горку бегаешь. Я даже стал подумывать, не начать ли курить, чтобы так нервы успокаивать. Потом все же не решился – ну его на фиг, так жить: от затяжки до затяжки. Кончится махра, и все равно колотить будет. Жить-то хочется и курящему. Помогала держаться и обстановка – морская часть. Здесь трусить не получится – не принято. Можешь ходить на пулемет с одним ножом в руке, можешь так экстравагантно себя не держать, но не трусь. Вот и глаза боялись, а руки делали. Только иногда переклинивало, когда увидишь не очень обычное. Попавшего под огнемет, например, или что бывает, когда тяжелый снаряд рядом с товарищем рвется и оставляет только клочки. Только по обрывкам черной формы и поймешь, что был тут Толя Моргунов, а теперь уже нет его. Как схлынет первая волна, так и хочется артиллериста и огнеметчика разобрать живьем на составные части. С огнеметчиком уже все сделали, а артиллеристы – ну, дай бог, придет время и с ними встретиться…