Сергей Сезин - Черный прибой Озерейки

– Ванька, туды тебя и растуды, я же из госпиталя только! Ты что, меня туда хочешь завернуть? Тогда бери Берлин один!

– Ладно, Андрюха, не серчай, это я от радости перестарался. Хорошо, что ты вернулся.

И он, медведь эдакий, меня в объятьях стиснул. И снова мне хоть задохнись. Куда ж деваться – служил Ваня на стовосьмидесятимиллиметровой береговой батарее и подавал вместе с другим таким же силачом к орудию тяжелые снаряды. От подъемника из погреба до замка. Каждый снарядик – девяносто семь килограммов. Я так думаю, что останься он без напарника – орудие бы медленнее не стреляло. Но мои ребра несколько менее прочны, чем бронебойные снаряды к его орудию, потому и тяжело.

А вот и наш взводный Анисимов.

– Здравствуйте, товарищ Винников! Рад, что снова к нам. Опытные бойцы сейчас не лишние.

– Здравия желаю, товарищ лейтенант! Я тоже довольный, что к своим вернулся. Но у меня направление в полуэкипаж, а там могут и по-другому решить…

– «Я волком бы выгрыз бюрократизм», как писал Владимир Маяковский. И для того штаб батальона задействуем, чтоб в полуэкипаже не размышляли над тем, куда послать. А почему нет нашивок старшины второй статьи, товарищ старшина второй статьи?

– Виноват, товарищ лейтенант, но ведь приказ в госпиталь не переслали!

А в письме могли и попутать.

– Справедливо. Идите пока во взвод, а Михальченко проводит.

Пока мы шли, Иван рассказывал, что живем сейчас частично в землянках, частично в домах, на строевую подготовку сильно не налегают, но носится слух, что нас готовят в десант, оттого скоро будут тренировки по погрузке на корабли.

В самоволку в Геленджик пока сходить не удалось, энтузиасты были пойманы и покараны. Вино еще выдают, но из штаба ползут слухи, что это ненадолго, потому как не на передовой находимся, а коль не на передовой – оно нам положено только в дни революционных и государственных праздников, то бишь не раньше 23 февраля. Взводному под Туапсе покорябало голову, но он из строя не выходил, так и командовал в бинтах. Ротный в госпитале, вместо него пока лейтенант Иринархов из другого батальона. Комбат и замполит – с ними ничего не случилось. Лещенко прибаливает, но от госпиталя уклонился, ходит в санчасть порошки глотать. Глаз у него стал больше дергаться. Командир первого отделения Радов убит в той же атаке, когда я свои пули получил. Вместо него Метр с кепкой. Третьего отделения сейчас нет, его народом пополнили первые два, да и те все равно не в комплекте.

– Ваня, а сколько осталось тех, кто под Шапсугской были?

– Да хорошо, если треть. Из госпиталя вернулся Коля Ледокол, ну вот и ты тоже. Романа Мальцева, едва вернулся, отправили к минометчикам. Вечером пришел из госпиталя, выпили за встречу, а утром откомандировали.

– А сколько народу в отделении сейчас?

– С тобою девять. Лещенко, я, ты, Пашка Рыжий, Коля да четверо новеньких. Ты их не знаешь.

– Это те, что из третьего отделения?

– Нет, совсем салажата. Худые, как шланги. Их еще до флотских кондиций откормить надо. Вот помяни мое слово, сейчас к Лещенко придем, и он на тебя их обучение свалит.

– Тоже еще педагога нашли!

– А куда ты денешься? Пашка-трепач для этого негодным оказался, они у него только запаса шуток и прибауток набрались. На Коле и мне пулемет. Кто остается?

Иван Пашку недолюбливает и считает пустоболтом.

– Ну, раз нашли крайнего, то куда я денусь…

– Сам виноват, Андрюха. Нечего было фокусы показывать, разбирая и собирая с закрытыми глазами. Вот Лещенко это и запомнил, а давеча, глядя на то, как салажата в разборке путаются, тебя вспоминал, что некому им примером быть. Вот и сбылась его мечта, да еще и почти сразу. Ты хоть там кино посмотрел, в госпитале-то?

– Два раза, и одно и то же. «Светлый путь».

– Мы – один раз. «Ошибка инженера Кочина».

– Я такого не видел. А про что там?

– Про шпионов. Девка-шпион одного инженера охмурила… Нет, дробь, попутал. Это девку шпионы убили, а не она шпионила. Или инженер шпионил? Не помню. Я перед тем ночью в поселок ходил, оттого и не выспался, а как вечером в кино повели, так мне спать захотелось, аж не могу, словно я ночью на посту стою. Сижу, смотрю, раз – и задрых. И просыпаюсь от того, что соседи локтями пихают и вполголоса кроют меня, что от храпа слов с экрана не слышно. Так вот и, считай, смотрел и не смотрел.

– Бывает, Ваня, такое. Я вот девушку один раз в кино водил, так мы сзади сели, в уголок забились, и весь фильм целовались…

– Повезло тебе. А фильм как назывался?

– Валентина он назывался, потому что на экран я и не глядел…

Иван как в воду глядел, потому как меня и поставили на обучение пополнения. Естественно, это была не только моя задача, их и Пашка боксу обучал, и отделенный тоже в стороне не стоял, но сразу после обеда троих из салажат мне придали. И стал я в них вкладывать познания в стрелковом оружии, точнее, в его устройстве. Но пусть Ванька не радуется, что он и Коля при пулемете, а оттого от педагогики освобождены. Я ведь в Лещенко мысль внедрил, что ребятам чуть попозже надо будет и снаряжение дисков к Дегтяреву освоить, да и сам пулемет в руках подержать. Стрелять – это как получится, но вот изготовку точно надо отработать.

Ребята и впрямь были худенькими, видимо, в том тылу, где они жили, с едой было совсем туго. И с подготовкой тоже. Ведь винтовку им в школе должны были показывать, да и после призыва тоже. А путались они знатно. Про ППШ я и не заикался, вдруг вокруг него в тылу хороводы водят и показывают как страшную военную тайну. Как выяснилось, они в тылу прилично только строевую подготовку и уставы освоили. Прочее время проходило либо в погрузочно-разгрузочных работах, либо в поисках, где бы чего найти съедобного. В Астрахани с этим было тяжело, но когда их в Баку перебросили, то стало получше. Только все равно кушать постоянно хотелось. Да, знакомое дело, мы на КМБ голодные тоже ходили. Но не из-за того, что на кухне много воровали, а потому что штатский организм в военный переделывался. Я при призыве был худой и длинный, а жизнь солдатская меня покоренастее сделала. Правда, потом старую физическую кондицию малость утратил. Ну да, на гражданке кроссы бегать тоже можно, но почему-то желания нет.

Так что вторая половина дня у меня была педагогической. К ужину я уже этим объелся до изжоги. Вечерком мы приняли за мое возвращение, пока нас еще в винной порции не ограничили, как тыловых сидельцев.

Посидели, поговорили, вспомнили тех, кто в море, и тех, кто уже не с нами. Вспомнить надо многих. Из тех, кто воевал в августе под Новороссийском, остался один Лещенко, из тех, кто устроил паршивцам в белых носках побоище в Шапсугской – трое. Я уже тоже почти ветеран получаюсь. А нынешние салаги, пройдя очередное горнило, тоже ощутят себя ветеранами по сравнению с вновь пришедшими. А Лещенко будет восприниматься прямо как мастер Йода.