Сергей Сезин - Черный прибой Озерейки

Теперь я уже не размышлял, как именно идти, а пытался рассчитать расстояние. Карты у меня не было, поэтому приходилось рассчитывать по сетке городских кварталов, в кварталах или остановках городского транспорта. Беда в том, что я не здорово помнил, сколько метров между троллейбусными остановками. Вроде как полкилометра, но не ошибся ли я?

Так я и не вспомнил, правильно ли это. Но по моим прикидкам, нам нужно пройти около восьми километров. Разумеется, это совсем среднепотолочно или сферически-вакуумно, как говорили в разное время, ибо кто его знает, сколько придется петлять по оврагам за дорогой. Но для расчета уже можно опереться. Идти ночью столько по дороге – ничего особенного. Но по местности… Сможем ли мы пройти полкилометра – семьсот метров за час? Кто его знает. Придется. Иначе не выйдет. Нельзя пойти и до рассвета застрять на полпути, там укрыться будет затруднительно. Или пройдем – или погибнем.

И вообще – правильно ли я делаю?

Может, и нет, но ничего не делать – хуже.

Никто за тебя ничего не сделает. Это пусть китайцы думают, что если долго сидеть у воды, то когда-то мимо тебя проплывет труп твоего врага.

Надо пройти. Полцарства за коня! Полжизни за Станичку!

Дальше я снова начертил две грубые схемы (на обороте прежних), куда нам идти и где должны оказаться. Разумеется, красноармейский лагерь и аэродром были обозначены в стиле: где-то там. После этого произвел короткий ликбез на словах, как идти и куда. Ведь они могут быть отрезаны от общей группы или сами заблудиться. Вот пусть и тогда сами пробираются, основываясь на ликбезе.

Чем Новороссийск хорош, так тем, что в нем не заблудишься. То есть можно не найти нужный дом и нужную улицу, но потеряться невозможно. Из практически любой точки видны горы и море. Если ты даже лежишь под забором и тебе их не видно – встань и чуть пройди, и уже увидишь, а раз ты видишь горы, то определишь, в каком районе сам находишься. Попробуйте не увидеть Сахарную Головку в пятьсот пятьдесят метров высотою или Большой Маркотх и Квашин Бугор, в которых под семьсот. Я же говорю, их не видно только лежа или сильно перепугавшись, но это простительно детям. Те могут рыдать в десяти метрах от нужного им места. Ибо никто не подошел и не довел к нужной двери.

Еще мне пришла ассоциация, что наш маршрут пойдет вдоль бывших, настоящих и будущих кладбищ. На Кабахахе – кладбище моего времени, ниже, возле двадцать первой школы, тоже было кладбище при Успенской церкви, закрытое, и на месте которого перед войной построили ту самую двадцать первую школу. Кладбище было некогда на месте Октябрьской площади. Дальше – еще больше. Выше первой больницы – кладбище на Солнечной, ниже-немецкое кладбище времен войны в парке имени Ленина.

Мы его можем даже увидеть, если туда занесет. Вот черт, прямо кладбищенская история! Ладно, нечего об этом думать: любой старый город – это кладбища современные и прошлые. Проедешь по нему, и кладбища будут по маршруту, потому не надо страдать, ибо всякий пассажир едет и не заморачивается!

…Я пережил эти думы, ближе к вечеру еще подремал, а потом повел отряд на прорыв.

Мы пропустили мимо себя небольшой обоз, идущий куда-то в сторону Федотовки. Канонада на Малой земле гремела и сейчас, периодически усиливаясь, периодически ослабевая. Пройдет время, и мы ее сможем увидеть воочию. Да, слушая многочисленные разрывы, как-то не хотелось думать, что нам именно сюда, в этот филиал артполигона. Для поддержки народного настроения я всем сообщил, что это артиллерия с нашего берега бухты бьет на окаймление десанта, не допуская немцев подойти ближе, и отгораживает десантников, как забором, своим огнем от атаки. Не знаю, это так было и я об этом читал, или сейчас придумал для поддержания духа у салажат, но поддержал.

Мое заклинание «полжизни за Станичку», видимо, сработало. Идти было невозможно тяжело, несколько раз народ поскальзывался и спотыкался, были падения, на счастье, переломами не закончившиеся. Я старался вести группу по руслам речек, то сухим, то с водой. Исходил я из того, что все речки текут к морю и с горки вниз. Мы от дороги шли именно с горки, так что любая речка должна была нас вести вниз и к морю. Знания здешней топографии говорили, что к Малой земле местность понижается и становится ровной, иначе бы не разместили тут аэродром. Пусть для Ан-24 или Як-40 он не особенно велик, но, значит, последние несколько километров будут почти ровными. Если хорошо подумать, то риск наткнуться в этих буераках на немцев минимальный. Вот потом, на ровном месте… Но лучше пока не забивать голову.

Пока продрались через овраги и заросли, умаялись, как черти. Морда у меня лично ободрана кустами, одежду тоже ободрал, дыхание как у астматика, голова болит, ноги убиты, но таки дошел! И все остальные тоже! Никто ногу-руку не сломал, все умученные, грязные и ободранные, но живые и идти могут!

Но лучше отдохнуть немного. Мы сейчас лежим в конце зарослей, и горки вроде все пройдены. Значит, пока лежим, отдыхаем. Минут десять-пятнадцать. Часы барахлят, но интервал они кое-как покажут. А так на них полвторого, но неясно, какого времени, местного или австралийского… Фиг их знает.

Пока лежали, я мучился лихорадочными расчетами – как идти, успеем ли до рассвета и прочими. Попытался про другое подумать – подумал про то, что повязка на голове со вчерашнего утра. Или позавчерашнего? Но все та же и не смененная. Портянки я перематывал, а вот про рану и забыл. Значит, нужны мне ноги, а голова – сойдет и такая. Ладно уже. Дойду до своих и сменю. Или не понадобится.

Так, пора вставать и принимать вид готовых к бою. Я оглядел свое войско, заставил всех, у кого были, снять бескозырки, а надеть что-то другое. С танкиста забрали танковый шлем, и я ему отдал свою ушанку. Во тьме (а еще достаточно темно) ушанка выглядит не сильно понятно, это она или что-то другое. Каски тоже сильно не разберешь, какие. Все, кто мог, надели немецкие плащ-палатки. Танкист взял пулемет на плечо, как его обычно таскают румыны. Автоматы повесили под правой рукой, чтоб их плохо было видно. Знатоков немецкого у нас не было, так что на случай чего и не отболтаемся. Правда, румыны вряд ли хорошо по-немецки говорят, а немцы не лучше понимают румынов. С учетом того, что и в Румынии могут быть всякие там другие народы, которые и сами по-румынски не очень знают… Ну надо же на что-то надеяться!

…Мимо немецкой батареи прошли тихо, не обращая внимания, и на нас тоже не обратили внимания. Потом, услышав мерный топот, быстро смылись с дороги и пропустили большую группу немцев. Но они шли от Станички, так что дальше с ними не столкнемся.

Да, местность понижалась, впереди были уже видны вспышки орудийных залпов на другой стороне бухты, разрывы на этой, треск пулеметов и прочая музыка боя. Я шагал впереди, стараясь печатать шаг (ну, чтоб выглядеть не крадущимся, а спокойно марширующим, куда послали), и размышлял, как быть дальше. Особенно меня интересовала дилемма – идти до упора вперед, или, может, затаиться до света, а дальше уже прорываться засветло. И нас свои увидят, но и немцы тоже.