Георгий Савицкий - Позывной «Волкодав»

Ростов-на-Дону постоянно находился под обстрелом немецких гаубиц, из низких облаков валились с жутким воем страшные пикировщики «Юнкерсы-87». «Лаптежники», как их называли советские солдаты, пользовались превосходством в воздухе гитлеровских стервятников, сыпали бомбы и расстреливали все в городе из пулеметов. Днем красноармейцы постоянно отражали атаки танков и моторизованной пехоты противника. А ночью приходилось сражаться с еще более жестоким и хитрым врагом – немецкими парашютистами, «просочившимися» в город диверсионно-разведывательными группами гитлеровцев и их пособниками. Хотя и существовала линия фронта, но в городе, особенно ночью, неизвестно откуда могла прилететь отнюдь не случайная пуля.

Подразделение, в котором сейчас воевал Виктор Ракитин, именовалось сводным мотострелковым батальоном особого назначения. «Сводный батальон» – две роты общей численностью чуть более двухсот человек. Люди вымотаны донельзя, много раненых. Пулеметный взвод с четырьмя «максимами» и пятком «дегтяревых» – «ДП-27». А еще – полтора десятка человек автоматчиков, которыми и командовал старшина Ракитин.

Виктор получил по четвертому треугольнику на петлицы, а вдобавок – немерено проблем. Его взвод автоматчиков, те самые полтора десятка красноармейцев, отбирались по единственному принципу: наличию пистолета-пулемета Шпагина или Дегтярева. Были среди них и пограничники, и солдаты линейных частей, и даже моряк Азовской военной флотилии. Его тральщик был уничтожен немецкими пикировщиками, а команда направлена на сушу – для поддержки войск.

Наспех сформированный сводный батальон особого назначения хоть и носил наименование «мотострелковый», но подчинялся не армейскому командованию, а войскам НКВД.

Командиры же армейских соединений были заинтересованы в боевом использовании войск НКВД и направляли их на самые опасные участки, поручали труднейшие боевые задачи. Такому отношению служило, во-первых, прежде всего, то, что войска Госбезопасности по своей боевой выучке, моральной стойкости были способны выполнить самые сложные и ответственные операции. К тому же для армейцев это были не свои части, и за потери в их личном составе войсковое командование ответственность не несло, отчетность в Генеральный штаб о безвозвратных потерях по линии НКВД не представляло.

Злую шутку с пограничниками, конвойными и охранными подразделениями НКВД сыграл еще и опыт советско-финской «Зимней войны». Тогда пограничные и оперативные части НКВД первыми совершали прорыв обороны противника, а не решали свою основную задачу – прикрытие тыла фронта [21].

Взвод автоматчиков устроился в наспех отрытом блиндаже. Из снарядных ящиков сколотили примитивные нары, укрыли их старыми одеялами и шинелями. У входа поставили печку-буржуйку, вход занавесили плащ-палаткой. В углу над сколоченным из все тех же снарядных ящиков столом висела керосиновая лампа «летучая мышь».

Кстати, такое необычное название «керосинка» получила от немецкой компании «Fledermaus», которая в XIX веке создала ветроустойчивый фонарь с керосиновой лампой. Позже так стали называть все подобные светильники.

На столе стоял полевой телефон и невесть откуда взявшийся на передовой массивный чернильный прибор. Табуретами служили напиленные чурбаки или все те же пустые снарядные или патронные ящики – универсальный «строительный материал» на фронте.

Разместив бойцов, взводный, старшина Ракитин, договорился и о горячем питании из полевой кухни. Учитывая исключительно тяжелое положение со снабжением, это был почти подвиг. Виктору пришлось немало поругаться с тыловиками, чтобы «выбить» хоть немного продуктов.

После обеда солдаты вымыли котелки и попадали на дощатые нары, забывшись крепким фронтовым сном. Близкое уханье минометов, громовые раскаты взрывов… А треск пулеметных очередей и резкие хлопки винтовочных выстрелов вообще воспринимались как стрекотание сверчков или кузнечиков. Под обстрелами быстро учишься воспринимать войну на слух: различать «прилеты» и «отлеты», чувствовать по едва заметным признакам, далеко ли протрещала автоматная очередь. А услышав пронзительный вой минометной мины, уже четко понимать, что в твоем распоряжении есть от шести до десяти секунд, чтобы прижаться всем телом к земле и тем спасти свою жизнь.

– Командира взвода срочно вызывают до комбата, – заглянул в блиндаж вестовой.

– Сейчас иду. – Ракитин поднялся с жесткой фронтовой постели, намотал портянки, сунул ноги в сапоги.

Вспоминая о своем «прошлом-будущем», Виктор Ракитин, конечно же, не обходил стороной и мелкие, на первый взгляд, казалось бы, незначительные бытовые мелочи. Взять хотя бы обувь. Как и всякий спецназовец, он привык носить тяжелые шнурованные ботинки с высоким берцем и рифленой подошвой. Но здесь, в 1941 году, из обуви были либо башмаки с обмотками, либо сапоги с портянками. На первый взгляд – архаизм. Но вот если подумать… Портянка туго обматывала стопу и предохраняла кожу от потертостей. Распустил на полосы полотно – и пожалуйста – все готово! В отличие от носков портянки быстро стирались и сохли, солдаты вообще сушили их даже на марше, обматывая вокруг голеней. К примеру, попал ты в болото, промочил ноги. И тут же – на берег вылез, снял сапоги, вылил из них воду, перемотал сухие портянки, и готово! Тем более что в 1941 году бездорожье было нормой отнюдь не только для России. Практически все страны только начинали переходить от аграрного устройства к современной технологической цивилизации. Даже в моторизованном и мобильном Вермахте частенько использовали гужевой транспорт. Так что сапоги и портянки были весьма удобными. Зимой же вместо холщовых портянок использовались более теплые, полушерстяные или байковые.

Сначала Виктор не умел правильно их наматывать, недобрым словом вспоминая комедийный фильм «ДМБ» режиссера Ивана Качанова и эпизод, связанный с обучением новобранцев мудреному искусству наматывания портянок. Но потом Ракитин привык и освоился.

Перематывая портянки, он вдруг задумался о совсем постороннем. В свое время Виктор увлекался фантастикой и знал, что в произведении писателя в данном жанре важную роль играет так называемое фантастическое допущение. А вот в ситуации с ним самим – Ракитин как бы и сам являлся таким вот «ходячим фантастическим допущением». Ведь окружающий мир Великой Отечественной войны он воспринимал сквозь призму своего «прошлого-современного» опыта. Потому и мог рассчитывать применить свои не в пример более современные знания и навыки в 1941 году. То есть – заниматься «прогрессорством»!

Виктор хмыкнул, – определенно, такая незатейливая мелочь армейского быта, как перематывание портянок, настроила его на философский лад.