Виктор Носатов - Мгновение истины. В августе четырнадцатого

Более последовательным в своем выступлении был другой «вождь» футуристов, Бурлюк, который уверял всех, что только футуристы смогут в полной мере изобразить происходящую войну, и откровенно ругал газеты, которые до сих пор не могут оценить значение футуристов в современном искусстве. Несколько скучающих от безделья молодых людей и девиц неистово поаплодировали своим «вождям» и вскоре начали расходиться. Остались только репортеры, которые ждали очередного скандала, которые футуристы все чаще и чаще устраивали, для того чтобы еще и еще раз привлечь к себе внимание публики. Но скандала не получилось. Напротив, оставшиеся слушатели были сторицей вознаграждены за свое томительное ожидание чего-то не приевшегося, оригинального. Они просто были поражены, восхищены и подавлены выступлением молодого, высокого и статного поэта-трибуна, который не читал свои стихи, а рубил ими направо и налево, словно шашкой, вызывая этой своей необычностью искренний интерес к своим поэтическим строкам, в которых живо представлялось отвращение поэта к войне, к ее кровавой бессмыслице. Звали молодого поэта Владимир Маяковский.

Поделившись на другой день своими впечатлениями от увиденного и услышанного на диспуте со Станиславом Викентьевичем, Денис был искренне удивлен его равнодушию к футуристам и их непрекращающимся исканиям.

– Вы зря транжирите время на этих словоблудов, – сухо сказал он, – в городе есть белее интересные и нужные для души и сердца места. Такие, например, как классический театр, библиотека, места, где собираются истинные интеллектуалы, наконец.

– Но вы же сами говорили мне, что для того чтобы человек мог всесторонне развиваться, он должен хотя бы ознакомиться с теми соблазнами, которые его окружают…

– Вам уже давно пора выбрать кардинальное направление в жизни, – перебил Дениса инженер, – и не размениваться на мелочи в виде всяких там футуристов, имажинистов и других «истов». Тем более я рекомендовал вам изучать, познавать и восхищаться классикой, а не всякими там неореалистами, которые сами не знают, чего они хотят.

– Но позвольте, Станислав Викентьевич, с вами не согласиться, – впервые возразил инженеру Денис. – Мне кажется, поэт Маяковский был искренним в своем порыве вызвать у слушателей отвращение к войне…

– И что, вы теперь прикажете русскому солдату воткнуть в землю штык и без боя сдаваться в плен?

– Я не призываю к этому. Я просто говорю о своих чувствах, вызванных стихами поэта.

– А это значит, что мы вновь возвращаемся к главному вопросу. Каково ваше главное жизненное кредо?

– Не знаю, – после недолгого замешательства откровенно признался Денис и снизу вверх выжидающе посмотрел в глаза Борисова.

– Ну, раз вы рабочий человек, значит, должны выступать за народ! – подкинул он парню мысль.

– О да! – сразу же откликнулся Денис. – Конечно же, я за народ. За то, чтобы все мы жили свободно, независимо…

– Независимо от чего? – задал неожиданный вопрос Станислав Викентьевич.

– Независимы от деспотии государства, – включил в свой ответ Денис не совсем понятное ему слово, услышанное от кого-то из партийных агитаторов.

– Вы что, склоняетесь к анархизму? – удивился Борисов. – Ведь от деспотии государства избавляет только анархия…

– Нет! Совсем нет! – запротестовал Денис, вопросительно уставившись на Станислава Викентьевича. – Я за сильное и справедливое народное государство!

– Вы много читаете, да мало чего разумеете, – с сожалением сказал инженер. – Если вы ратуете за сильное и справедливое народное государство, значит, вы согласны с деспотизмом такового. Ведь любое государство и любой социальный строй – это аппарат насилия над личностью. Видов придумано много: демократия, республика, коммунизм, монархия, но все они есть только отражения одного: диктатуры.

– Вот как, – искренне удивился Денис, – оказывается, я и в самом деле в политике ничего не смыслю, раз так опростоволосился перед вами.

– Да вы не особенно-то вникайте в политику. Уж слишком много в России самых различных партий. Главное, чтоб вы стояли за рабочее дело.

– Я и стою за рабочее дело! – понятливо воскликнул парень и, пытливо взглянув на Станислава Викентьевича, доверительно спросил: – А вы большевик или меньшевик?

– Я сочувствующий рабочему движению, – неопределенно произнес Станислав Викентьевич и после небольшой паузы добавил: – И большевики, и меньшевики стоят за рабочее дело.

– А чем же они разнятся?

– На съезде Российской социал-демократической партии произошел раскол на две линии. Большевики держали курс на развертывание революции, на свержение царизма путем вооруженного восстания, на гегемонию рабочего класса, на изоляцию кадетской буржуазии, на союз с крестьянством, на создание временного революционного правительства из представителей рабочих и крестьян, на доведение революции до победного конца. Меньшевики, наоборот, держали курс на свертывание революции. Вместо свержения царизма путем восстания они предлагали его реформирование и «улучшение», вместо гегемонии пролетариата – гегемонию либеральной буржуазии, вместо союза с крестьянством – союз с кадетской буржуазией, вместо временного революционного правительства – Государственную думу как центр «революционных сил» страны. Перед началом войны партия большевиков была запрещена, а большевистская фракция Госдумы 4-го созыва была арестована…

– А что же меньшевики?

– Сначала меньшевистские депутаты Государственной думы осудили начавшуюся войну как империалистическую и захватническую с обеих сторон. Однако вскоре среди них появилось течение «оборонцев», сторонники которого признавали войну со стороны России оборонительной и проигрыш войны полагали не только национальной трагедией, но и ударом по всему русскому рабочему движению…