Виктор Носатов - Мгновение истины. В августе четырнадцатого

– Простите меня, девочки, за то, что я вас разбудила, – виновато промолвила она.

– Да что уж тут, – сказала, зевая, сестра Полина, – небось страшный сон приснился?

– Я видела во сне ваших малюток, – откровенно призналась она, – они предупредили меня о надвигающейся на меня опасности. К чему бы это?

– Знамо к чему, – хрустко потянулась на своей кровати Марфа, – это, даю руку на отсечение, к слезам. Я по себе знаю. Ангелочки всегда к горю снятся, – уверенно добавила она и, натянув на голову одеяло, затихла.

– Ну зачем вы, Марфуша, барышню пугаете, ведь видите, она и так не в себе, – возмутилась сестра Полина и, присев на кровать Лары, ласково, словно ребенка, погладила ее по головке. – Не верьте вы ей, она сама не знает, что городит, – ласковым голосом промолвила женщина и, поправив на Ларе сбившееся набок одеяло, уверенно добавила: – Мои ангелочки снятся только к хорошим вестям.

В делах и заботах прошла неделя. Однажды, сразу же после завтрака, когда сестры переодевались в рабочие одежды перед выходом на утренние задания, в комнату забежала запыхавшаяся Светлана и радостно провозгласила:

– Сестре Лыковой письмо!

Лара, не успев даже застегнуть серый халат, балахоном окутывающий ее с ног до головы, обрадованно рванулась к двери и, немого не рассчитав, запуталась в полах не по росту длинной одежды, грохнулась на полпути.

– Сестрица Лариса от радости ног не чует, – съязвила Марфутка и, выхватив у письмоносицы заветный конверт, зачем-то его понюхала. – Фу! – разочарованно промолвила она. – А я то думала, что барышни только надушенные письма получают, а от этого гарью несет. Явно с войны от иённого ухажера! А раз так, то танцуйте, сестра!

Сестра Полина, не обращая внимания на болтовню Марфы, помогла Ларе встать и показала, как нужно подвязать халат, чтобы его полы больше не болтались, а затем подошла к Марфе и, отобрав у нее письмо, протянула его адресату.

– У нас еще есть четверть часа в запасе, можете прочитать, – сказала она, видя, что мельком прочитанный ею адрес на конверте вогнал девушку в краску.

Лара торопливо распечатала конверт и с замиранием сердца начала читать:

«Дорогая моя Ларочка, – писал Аристарх, – прости, что не смог сразу, по прибытии в полк, тебе написать. Столько самых разных событий свалилось на мою молодую головушку, что и сказать невозможно. Да и что говорить – война. И этим все сказано! Пишу тебе между боями, и потому не располагаю временем, чтобы написать подробно о своей службе. Скажу только одно, что командир меня любит, да и солдаты, кажется, тоже. С первых дней служба как-то сразу захватила меня всего, можно сказать, поработила. Я весь в мыслях о предстоящем, вот и сейчас пишу тебе, а сам думаю, что перед завтрашним боем не проверил готовность своих солдат, поэтому не обессудь, больше писать не могу. При первой же встрече расскажу тебе о переменах, которые ожидают нас. Прости, что так коротко и невнятно пишу, но труба зовет… Прощай, дорогая моя Лариса! Не поминай лихом!

Корнет Баташов».

Наскоро прочитав письмо, Лариса радостно подумала: «Как прекрасно, что у Аристарха все хорошо, что он любим солдатами и командирами, а это значит, что выбор мой не был ошибочным». Она и раньше догадывалась, что ее любимый – человек смелый и находчивый. А вот то, что его любят солдаты, тоже говорит о многом. Это значит, что ее Аристаша, ко всему прочему, человек добрый и отзывчивый, что тоже немаловажно для будущего супруга…

– Сестра Лариса, вы идете с нами или нет? – прервала сладкие думы нетерпеливая Марфа.

– Иду, иду! – заторопилась Лариса, пряча письмо на груди с тайным желанием еще и еще раз его перечитать.

Спустившись на первый этаж, сестры вошли в дверь, над которой висела табличка «Приемный покой», и Лару сразу же оглушил разноголосый говор нетерпеливой толпы, жаждущей приема. Казалось, вся петроградская беднота сбежалась сюда, в эту светлую, чисто выбеленную комнату, с серым каменным полом, обильно политым дезинфицирующим средством, которое терпким, неприятным запахом ударяло в нос и с непривычки чуть кружило голову. Кого здесь только не было: старики и старухи, молодые и пожилые люди, девушки и женщины, дети. Отставные солдаты, мелкие уличные торговцы, прислуга, фабричные рабочие, извозчики, нищие, торговки-мещанки и просто бродяги. И всех их, не обращая внимания на личности, необходимо было осмотреть, при необходимости оказать первую помощь, а серьезно заболевших проводить в палаты.

– Тиш-ш-а, – прикрикнула Марфа, и говор сразу же затих, – сейчас подойдет доктор, и мы всех вас примем, – успокаивающе-убедительным тоном сказала она.

Столько страждущих людей, собранных в одном месте, Лара еще никогда не видела, и потому, невольно поддавшись вдруг нахлынувшему на нее чувству сострадания, она наобум кинулась к молодой женщине, на руках которой жалобно пищал малыш, чтобы хоть как-то ей помочь, но тут же была остановлена сестрой Марфой.

– Вы что, утешать сюда пришли или работать?

Лариса остановилась и, развернувшись, вопрошающе посмотрела на сестру-командиршу.

– У каждой из нас здесь есть свои обязанности, – строго сказала она, – вон наш хирург доктор Вакулин лубки накладывает. Сейчас ему помощь нужна, а заодно отнесите ему бинты и вату.

Взяв из пристенного шкафа, набитого медицинскими средствами, два пакета ваты и несколько рулончиков бинтов, Лара направилась к столу, стоящему у окна, где работал худощавый доктор с черными усами и бородкой клинышком. Перед ним, распластавшись на столе, лежал бледный как смерть человек с обнаженной вспухшей и посиневшей ниже колена ногой.

Заметив неожиданную помощницу, хирург нетерпеливо произнес:

– Ну, слава богу, догадались прислать кого-то в помощь. Кладите на тумбочку бинты и подержите ногу.

Лара осторожно коснулась распухшей ноги, но, услышав крики и стоны больного:

– Силушки моей нет, как больно, сестрица, – торопливо отдернула руки.

– Вы что, пришли сюда в бирюльки играть или помощь страждущим оказывать? – повернул к девушке недовольное лицо доктор, но, увидев, что перед ним новенькая, благодушно добавил: – Своей жалостью вы никому не поможете, а только навредите. Держите ногу как можно покрепче, больной потерпит.

– Я потерплю, сестрица, – глухо промолвил больной.

В этот момент Лариса вдруг почувствовала, что по всему ее телу прошел какой-то неведомый ранее магический ток, который, пройдя через ее разгоряченное страданиями других сердце, сделал руки сильнее, душу тверже, а голову холоднее. В одно мгновение она будто переродилась из пылкой и безрассудной великосветской барышни в холодную и рассудительную сестру милосердия, для которой высшим мерилом является человеческая жизнь любого, даже самого падшего человеческого создания.