Виктор Носатов - Мгновение истины. В августе четырнадцатого

«Какое страшное предзнаменование, – подумал Баташов, на мгновение ослепленный кроваво-красным лучом. – Начинал Николай кровью, кровью, наверное, и закончит! Видно, судьба у него такая», – внезапно закралась ему в голову крамольная мысль. Он пытался ее отогнать, когда хор певчих Казанского собора во всю силу своих легких грянул:

– Тебе Бога хвалим!..

Все присутствующие подхватили напевную молитву, почти у всех на глазах заблистали слезы. Огромный зал зашелестел, когда православное воинство начало креститься. Царь вместе со всеми истово творил крестное знамение, устремив глаза, полные слез благости, на чудотворную икону Казанской Божьей Матери.

Неподвижно, словно соляной столп, стояла среди зала лишь императрица. Ее небольшая головка была высоко поднята, глаза смотрели в потолок, а бледные ее губы беззвучно шевелились, словно она разговаривала с Богом. От жары и напряжения вскоре все ее лицо покрылось багровыми пятнами. Казалось, что она вот-вот сорвется и забьется в истерике, как это уже не раз с ней бывало в кругу семьи и царедворцев. Только важность момента и присутствие европейских послов сдерживало ее от истерики.

Отслужив молебен, протопресвитер Александр Васильев зачитал Высочайший манифест по случаю объявления Германией войны России. Вслед за этим царь, приблизившись к престолу, поднял правую руку над Евангелием, которое ему поднесли священники. Николай был так серьезен и сосредоточен, как если бы собирался приобщиться Святых Тайн.

Уверенно и с необыкновенным подъемом, подчеркивая каждое слово, начал он свою речь:

– Со спокойствием и достоинством встретила наша великая матушка Русь известие об объявлении войны. Убежден, что с таким же чувством спокойствия мы доведем войну, какая бы она ни была, до конца. Я здесь торжественно заявляю, что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельский воин не уйдет с земли нашей. И к вам, собранным здесь представителям дорогих мне войск гвардии и Петербургского военного округа, и в вашем лице обращаюсь ко всей единородной, единодушной, крепкой, как стена гранитная, армии моей и благословляю ее на путь ратный.

Голос государя звучал необычайно твердо, в глазах горела решимость. А еще утром, просматривая свою речь, предварительно составленную графом Фредериксом, явно на основе выступления Александра I в 1812 году, Николай находился в самом подавленном настроении. Никак не мог сосредоточиться на злополучном тексте. Слова не лезли в голову. Только перед прибытием на борт яхты «Александрия», которая должна была доставить царскую семью из Петергофа к Зимнему дворцу, он получил срочную телеграмму от Григория Распутина с уверенностью в победе русского оружия: «Всяко зло и коварство получат злоумышленники сторицей… Сильна благодать Господня, под его покровом останемся в величии». Все это вселило в него уверенность в себе и веру в победу русского оружия. Именно поэтому, чуть скорректировав на борту яхты свое выступление, он всей своей бравурной речью как бы стремился показать, что не искал войны и что поэтому война является чисто оборонительной. Но вместе с тем он дал всем понять, что он не остановится на полдороге и доведет войну до почетного конца.

После слов благословения армии, произнесенных царем в заключение, офицеры, все как один, встали на одно колено словно перед полковым знаменем. Вслед за этим прозвучало громогласное, перекатывающееся под сводами зала восторженное «Ура!», которого никто никогда здесь раньше не слышал. В этом несмолкаемом звуке как будто звучал ответ Создателю на Его призыв стать всем на защиту Родины, Царя и попранных прав России.

Офицеры гвардии, обступив царя, со слезами на глазах целовали ему в экстазе руки, края одежд царевен и царицы…

Торжественно прозвучали в зале слова молитвы «Спаси, Господи, люди Твоя», сменившейся затем гимном…

Внезапно с обычной стремительностью великий князь Николай Николаевич, главнокомандующий русских армий, бросился целовать французского посла Палеолога, почти задавив его всей своей массой. Офицеры из его свиты, воодушевленные этим порывом, восторженно возопили:

– Да здравствует Франция… Да здравствует Франция… – Эти патриотические здравицы сразу же подхватили многие участники этого пьянящего и захватывающего действа.

На Александровской площади теснилась бесчисленная толпа с флагами, знаменами, иконами и портретами царя. Еще больше народу собралось поглазеть на царя и послушать его речь на Дворцовой набережной. Кого там только не было! Лабазники и приказные, отставные офицеры и чиновники, домохозяева и мелкие предприниматели, рабочая аристократия и зажиточное крестьянство из окрестных сел – все они собрались у Зимнего дворца, чтобы выразить верноподданнические чувства, излить свой патриотический угар, которые обуяли их при первых звуках военных труб. Все они кричали «Ура!», провозглашали здравицы государю императору и славному русскому оружию. Крики эти в открытые настежь окна доносились и в Николаевский зал.

Только по настойчивому настоянию императрицы Николай вышел на балкон, подозрительно косясь на бастионы Петропавловской крепости, помня, как оттуда на Крещение в 1905 году орудие, находящееся на Стрелке Васильевского острова, выстрелило по нему и свите не фейерверком, а шрапнелью, ранив полицейского, стоящего в оцеплении. С тех пор он не любил выходить на люди.

Завидев царя, весь люд, находящийся на Дворцовой набережной, мгновенно бухнулся на колени, и разноголосый хор грянул: «Боже, царя храни…» Казалось, что в эту минуту для тысяч людей, которые беззаветно, искренне верили своему батюшке-царю, как своему верховному заступнику, как великому самодержцу, отмеченному Богом, настало время искреннего выражения своих патриотических чувств.

Звонкие крики «Ура!» перемежались со здравицами в адрес императоров России и Франции, православного воинства и всего русского народа.

Воодушевленный торжественным действом, произошедшим в Николаевском зале Зимнего дворца, Баташов уже несколько по-другому, чем накануне, смотрел на разворачивающиеся вокруг него события. Глядя на искренний, непоказной восторг толпы, он, невольно поддавшись ее влиянию, вместе со всеми кричал «ура», приветствуя императора, неожиданно поверив в его силу и ум, способный привести страну к победе. Задумавшись о новых, необычных чувствах, всколыхнувших его душу, он неожиданно для себя вышел к гулкой арке Генерального штаба.

«Как работягу-мерина неведомая сила тащит к рабочему хомуту, так и меня тянет к месту службы, – подумал он. – Зайти или не зайти? Все-таки надо зайти, попрощаться перед отъездом с офицерами, объясниться, почему не удался офицерский ужин в «Англетере».