Виктор Носатов - Мгновение истины. В августе четырнадцатого

Пока три генерала совещались, Николаи получил еще две перехваченные русские радиограммы, обе посланные открытым текстом, одну от Ренненкампфа в 5.30 утра, а вторую от Самсонова в 6 часов утра. Приказ Ренненкампфа на марш, устанавливавший расстояние марша, показывал, что его рубеж на будущий день будет достаточно далеко, чтобы угрожать германской армии с тыла. Из приказа Самсонова, являвшегося результатом боя с Шольцем накануне, было ясно, что он неправильно истолковал отход последнего, приняв его за полное отступление, и давал точные направления и сроки преследования, как он думал, пораженного врага, собираясь его добить. О такой фантастической удаче трудно было и мечтать.

Когда Николаи выложил перед Гинденбургом обе эти телеграммы, тот недоверчиво их прочел и тут же предал Людендорфу.

– Насколько можно доверять этим документам? – недоверчиво спросил он Николаи.

– Лично я верю каждому слову, – уверенно промолвил шеф германской разведки, – и не вижу в них никаких противоречий. Противоречия скорее всего существуют между этими двумя русскими генералами.

– Но вы не можете исключить возможность того, что это фальшивки, – продолжал настаивать Гинденбург.

– Я уверен в главном, – поддержал разведчика Людендорф, – в том, что нам пора действовать. Ошибочные взгляды одного и личную неприязнь другого мы должны использовать в полной мере.

– О какой неприязни тут речь? – спросил неожиданно Гинденбург.

– Достоверно известно, что во время Русско-японской войны произошел личный конфликт между Ренненкампфом и Самсоновым, причем дело дошло до обмена ударами. Ренненкампф это до сих пор не может забыть. В этом я вижу одну из причин того, что он не спешит навстречу Самсонову, – со знанием дела объяснил Николаи.

– Ну что же, с нами бог! – воскликнул Гинденбург и, повернувшись к адъютанту, добавил: – Направьте шифротелеграммы командирам корпусов Макензену и фон Белову с приказом начать марш на юг с задачей окружить 2-ю русскую армию. Командиру корпуса Франсуа 25 августа атаковать передовые части Самсонова с намерением обхода его левого фланга.

– Мы должны победить, несмотря на превосходство русских в живой силе и техническом обеспечении, – уверенно добавил Людендорф, – я очень надеюсь не только на стойкость и профессионализм немецкого солдата, но и на неповоротливость русского военного командования.

Два германских корпуса, оторвавшись от соприкосновения с армией Ренненкампфа, повернули резко на юго-запад, зашли в тыл армии Самсонова, корпуса которого уверенно наступали от Найденбурга на Алленштейн. 27 августа началось сражение, продолжавшееся четыре дня, и все это время армия Ренненкампфа маячила на северо-востоке подобно грозовой туче. Стоило ему выступить, и 8-я армия была бы разбита. Но к радости Гинденбурга и Людендорфа Ренненкампф едва шевелился, и германские корпуса, глубоко вклинившись в оборонительные порядки 2-й русской армии, достигли населенного пункта Мушакен восточнее Найденбурга. Здесь неоднократно пытались вырваться из окружения отступавшие русские войска. Особенно ожесточенные схватки происходили 30 августа, однако они уже не могли что-либо изменить в окончательном итоге сражения.

Узнав от плененных русских генералов, которых доставили в Остероде, о том, что генерал Самсонов застрелился, фон Гинденбург с сожалением заметил:

– Это был человек чести, который не мог смириться со своим полным поражением. Распорядитесь найти тело генерала Самсонова и передать его представителям «Красного Креста», – приказал он адъютанту.

1

Прибывший месяц с небольшим назад на Варшавский вокзал города Петербурга Генерального штаба полковник Баташов направлялся для получения назначения в Барановичи, где размещалась Ставка верховного главнокомандующего, уже будучи генерал-майором, с того же Варшавского вокзала, но уже города Петрограда. Сам вокзал за это время претерпел слишком незначительные изменения, чтобы на них обращали внимание отъезжающие и провожающие. Заменена была лишь только вывеска «Санкт-Петербург» на «Петроград». А в остальном все здесь было, как и прежде. Сквозь толпу провожающих с криками «поберегись» сновали носильщики, пронырливые мальчишки-газетчики, завлекая отъезжающих сногсшибательными заголовками, и казалось, что протягивали они свои свернутые в трубочку газеты даже из-под колес стоящего в ожидании отправки варшавского экспресса.

– Ты уж почаще пиши нам, – упрашивала мужа Варвара Петровна, – не забывай, – и, отвернувшись в сторону, украдкой смахнула платочком набежавшие слезы.

– Да, рара, не будь таким, как Аристарх, – приткнулась сбоку к еще отдающему фабричным хлопковым запахом кителю Лиза, – за все это время он так и не написал ни нам, ни своей невесте ни одного письма.

– Обязательно, мои дорогие. Буду писать каждый день, – пообещал генерал, обнимая безутешную супругу и дочь, – а на Аристарха не обижайтесь, он теперь человек служивый, не до сантиментов ему. Да и почта в военное время не так обязательна, как обычно… А кстати, где же Лара? – чтобы перевести разговор на другие рельсы, спросил Баташов.

– Ларочка обещала обязательно быть, – неуверенно сказала Лиза, устремив свой ищущий взгляд на переполненный перрон, – наверное, задерживается. Ты же знаешь, рара, что она проходит ускоренные курсы сестер милосердия на Васильевском острове. А оттуда не так-то просто в город добраться.

Да отхода поезда оставались считаные минуты, когда Лиза неожиданно воскликнула:

– Я же говорила, что Лара обязательно придет тебя проводить.

К вагону стремительно, чуть не бегом, приближалась раскрасневшаяся и от этого ставшая еще прекрасней Лара.

Подруги обнялись. Смущенная и разгоряченная бегом девушка, подняв глаза на Баташова, еле слышно промолвила:

– Как увидите Аристарха, передайте ему, пожалуйста, что я ждала и буду ждать только его одного. – На ее глазах выступили слезы, и она доверчиво прильнула к груди Варвары Петровны.

– Не плачь, душечка! Не плачь, родненькая, – начала та успокаивать Лару, но, не выдержав, сама залилась горючими слезами. Вскоре к ним присоединилась и Лиза. Ровно в час пополудни кондуктор уже дал сигнал приготовиться к отправлению, а генерал все никак не мог успокоить дорогих ему женщин.

– Вы что, хотите, чтобы я запомнил вас такими, плачущими, да еще с покрасневшими глазами? – как последнее средство прекратить слезный поток, объявил он. От этих слов женщины, словно кавалерийские лошадки, услышав знакомый гусарский клич, гордо вскинули свои прекрасные головки и, забыв обо всем на свете, начали прихорашиваться и даже попробовали через силу улыбнуться.