Виктор Носатов - Мгновение истины. В августе четырнадцатого

Баташов хорошо знал подполковника Конева, который в бытность его начальником разведывательного отделения Варшавского военного округа командовал отдельным эскадроном улан и теперь, насколько он знал, направлялся в Ставку за назначением.

– Все это так и было, – подтвердил полковник и, словно никто его только что не прерывал, упоенно продолжал: – Одновременно с выигранным 8-й армией сражением на Гнилой Липе провела успешное наступление и соседняя 3-я армия, отбросив австрийцев к Львову. Согласно директиве главнокомандующего, нашей армии было предписано осаждать Львов с юга, тогда как 3-я армия должна была осаждать Львов с востока и севера. 20 августа воздушная разведка донесла, что видна масса войск, стягивающихся к Львовскому железнодорожному вокзалу и что поезда, нагруженные войсками, уходят на запад. О том же донесли кавалерийские разъезды, сообщившие, что неприятельские колонны быстро отходят, минуя Львов. Вскоре в штаб 8-й армии поступило донесение от начальника 12-й кавалерийской дивизии генерала Каледина, что один из его разъездов вошел во Львов, в котором противника не наблюдает, и что жители встретили офицера с 12 драгунами очень приветливо. Вот так, господа офицеры, благодаря прозорливости и твердости командующего армией генерала от кавалерии Брусилова в довольно короткие сроки и с минимальными потерями была завершена операция по захвату Галиции, – восторженно закончил рассказ полковник.

– Вы забыли сказать о том, что галицийские победы случились благодаря наступательной операции Северо-Западного фронта, – воскликнул Баташов, – армии которого, неся значительные потери, отвлекли на себя 8-ю немецкую армию от нанесения встречного удара по северному фасу Варшавского выступа в момент, когда на южном фасе шла Галицийская битва. Именно это во многом способствовало войскам Юго-Западного фронта нанести существенное поражение австро-венграм. Об огромных потерях в Восточной Пруссии ни в коем случае забывать нельзя!

– Нельзя забывать и то, что в результате первой победы наших войск под Гумбиненом, кровопролитных сражений под Сольдау, Танненбергом и на Мазурских болотах немцам пришлось перебросить свои самые боеспособные корпуса с Западного фронта в Восточную Пруссию, – поддержал Баташова генерал Юдин, – а это значительно ослабило германскую армию перед битвой на Марне.

– Я слышал от достаточно осведомленных офицеров Генерального штаба о том, что основными причинами поражения в Восточной Пруссии является измена в штабах, – неожиданно довольно резко высказался подполковник-артиллерист, – говорят, что будто германцы имеют шпионов среди окружающих Ренненкампфа лиц…

– А я слышал, что у генерала Ренненкампфа была любовница-немка, которую уже арестовали, – поспешил показать свою осведомленность штабс-капитан…

– А вы не всегда верьте всему тому, что вам говорят люди, далекие от фронта, – прервал неожиданно начавшийся шпиономанский психоз Баташов, – и не все, что вы где-то слышали, распространяйте среди своих товарищей.

– Нет, позвольте с вами не согласиться, – глядя вызывающе на Баташова, глухо промолвил артиллерист.

– Успокойтесь, господа офицеры, – попытался утихомирить спорщиков генерал Юдин.

– Господин подполковник, – обратился он к артиллеристу, – у вас есть достоверные сведения о предательстве в штабах?

– Есть, – вызывающе ответил подполковник, – только после этого мной обязательно заинтересуется контрразведка. А впрочем, я этого и добиваюсь, потому что подозрения, высказанные моему старшему начальнику, не возымели никакого действия.

– Сказали «аз», говорите «буки», – сказал, насторожившись, Баташов.

– В вышестоящих штабах окопались предатели! – отчаянным голосом заявил подполковник.

– Чем вы можете это доказать? – воскликнул явно пораженный таким заявлением генерал-квартирмейстер Баташов.

– Своей штопаной шкурой, – ответил артиллерист и, расстегнув китель, рванул ворот белой рубашки. Перед глазами изумленной публики предстал только-только зарубцевавшийся шрам, рассекающий грудь офицера наискосок, слева направо.

– А конкретно? – продолжал настаивать Баташов.

– Будет вам, господа офицеры, и конкретика, – с нескрываемой горечью в голосе произнес подполковник-артиллерист. – После форсирования 8-й армией реки Збруч я получил из рук бригадира Самойлова приказ, полученный им по радиотелеграфу из штаба корпуса развернуть артиллерийский дивизион на западной окраине города Гусятина. За несколько часов артиллеристами были подготовлены основные и запасные позиции всех трех батарей. Когда командиры доложили мне о своей готовности к ведению огня, прибыл вестовой с новым приказом, в котором начальник артиллерийской бригады приказал мне в связи с ускоренным продвижением войск вперед развернуть дивизион на господствующих высотах, находящихся в десяти верстах западнее Гусятина. Я, как это предписано в уставе, направил на указанные высоты разведчиков и лишь потом первую батарею. Остальным я поставил задачу передислоцироваться на новое место, лишь после того как на высоте закрепится первая батарея… – подполковник прервал свой рассказ и, внезапно побледнев, отчего-то резко повернулся к окну, за которым на большой скорости проносились светлые березовые рощи и глухие, туманные болота и перелески.

Молчание затянулось, но никто из офицеров не стремился его прервать. Все прекрасно понимали, почему подполковник так резко отвернул ото всех свои набухшие горючей влагой отчаяния глаза.

– Не знаю, господа офицеры, – справившись со своей минутной слабостью, глухо продолжал артиллерист, – правильно я поступил или нет, не сняв с позиций сразу весь дивизион. Знаю я лишь одно, что теперь до конца своих дней буду винить в этом себя и тех вражин, которые окопались в штабе корпуса. Буквально за несколько минут две оставшиеся на месте батареи были напрочь сметены с лица земли массированным огнем австрийской артиллерии самого крупного калибра. В живых не осталось никого. Вот так-то, господа…

Подполковник вытащил из бокового карман кителя портсигар, достал дрожащей рукой сигарету. Сразу несколько зажигалок стоящих рядом офицеров мгновенно подожгли его табак. Он глубоко затянулся, вперив свой задумчивый взгляд поверх голов окружающих его людей, куда-то высоко-высоко, в бесконечность, где, наверное, должны были находиться души артиллеристов, которых он не смог спасти от смерти.

Баташову было предельно ясно, что хотел сказать подполковник-артиллерист. Во-первых, то, что шифровка, направленная из штаба корпуса, была расшифрована и доведена до него в штабе артиллерийской бригады. Во-вторых, то, что приказ из штаба артиллерийской бригады о передислокации дивизиона был передан ему нарочным. Отсюда подполковник сделал вывод о том, что предатель не мог быть в артиллерийской бригаде, потому что австрийцы били по позициям, оборудованным согласно первому приказу, потому что ничего не знали о втором, на передислокацию батарей в другое место. А это значит, что враг завелся именно в штабе корпуса.