Валерий Большаков - Гридень. Из варяг в греки

Если уж сами боги воюют на стороне Олега, то сопротивление бесполезно. Откуда им было знать, что тут не боги постарались, а скромные волхвы?

Самой боеспособной единицей сборного смоленского войска оказался урманский хирд – человек сто пятьдесят опытных хольдов и молодых дренгов, скандинавских отроков.

Командиром отряда числился здоровенный Олаф-хевдинг, громила с забавными рыжими косичками, торчавшими из-под шлема. Небрежно отодвинув Мала, он приблизился к Олегу и пробасил на приличном русском:

– Мой хирд не бросает оружие, конунг, потому что хочет служить под твоим началом. Мы согласны на обычные доли в добыче и клянемся быть верными.

Подумав, Олег ответил:

– Я принимаю твой хирд с одним условием: вы будете исполнять любой мой приказ без разговоров и обсуждений. Так принято в моей дружине, и это закон для всех.

– Раз для всех, то мы согласны! – прогудел Олаф.

Хирд проревел нечто одобрительное, а хевдинг помялся и спросил:

– Скажи, конунг, могу ли я видеть ярла, который разбил Эйрика Энундсона?

– Можешь, – улыбнулся Олег и указал на меня: – Вот он.

Громко сопя, Олаф осмотрел меня и поинтересовался:

– А что стало с самим Эйриком Бескостным?

– Его повесили, – любезно ответил я.

– Эйрик был глуп, – проворчал хевдинг. – А я умен.

Что ж, доля истины в этом мнении присутствовала…

На следующий день, оставив пару сотен войска в Смоленске и назначив посадника, Олег Вещий двинулся вниз по Днепру. На Любеч.

Любеч – это Полесье, и местные так же рубят избы, как и на севере. Киев, где «малообеспеченные слои населения» роют себе землянки и лепят мазанки, располагается южнее.

Днепр в этих местах шириной не поражал – устья Десны и Припяти выходят дальше к югу, подпитывая водой великую реку.

Когда же я увидал любечский детинец на высокой Замковой горе, то понял, что мои планы по сооружению огнеметного «танка» следует пересмотреть. Никакая повозка не заберется на такую крутизну. Придется строить катапульту.

В принципе, все части «танка» я тащил с собой, включая всякие кованые железяки для усиления деревянных балок, так что было из чего собирать катапульту.

Напомню для посторонних, что катапульта – это такая фиговина, которая своей «ложкой» лупит по вертикальной раме и закидывает ядра по навесной траектории. Как гаубица.

А вот баллиста бьет по настильной, и для обстрела детинца в Любече она непригодна.

Посторонние могут спросить, как же я так легко отказался от использования «греческого огня» в моем исполнении. Отвечаю: не отказывался я!

Просто огнемет мы соберем в другое время. А пока будем забрасывать глиняные корчаги (это такие большие кувшины), полные горючей жидкости.

Небольшая слобода у подножия Замковой горы была жителями покинута, и варяги с прочими добровольцами заняли пустующие дома. Не все погреба были «освобождены» хозяевами от продуктов питания, и мы их употребили по назначению. А чего не нашлось на месте, принесли с собой.

Ну, пока там Олег с местными элитами договаривался, я собирал большую катапульту. Массивная, тяжелая, она вряд ли могла выдержать десяток пусков, но я надеялся, что любечанам и одного-двух будет достаточно для безоговорочной капитуляции.

А пока что храбрые защитники детинца неистовствовали, стреляли без перерыву. Мои отроки, прикрывая друг друга большими двуручными щитами, собирали вражеские стрелы, набирая полные колчаны.

Даже соревноваться стали, кто больше наберет.

И вот катапульта была готова. Мы ее торжественно выкатили на позицию и вбили колья в проушины, фиксируя орудие.

Сначала я зарядил каменюку, равную по весу корчаге с горючкой.

– Готовься!

Отроки, ухая и хэкая, закрутили рукоятки ворота, скручивая воловьи жилы. Шатун с сеткой мелкими рывками опускался все ниже.

– Заряжай!

Мал уложил камень.

– Отскочи! Бей!

Воист ударил большим деревянным молотом, вышибая стопор, и шатун со всего размаху грохнул по вертикальной раме, вминая толстую пачку шкур. Камень усвистал, но ударил в стену детинца.

– Недолет, – прокомментировал Мишка.

Я молча подошел к передку, бросив: «Опускай!», и подкрутил бронзовые винты на нижней раме. Рама задралась немного кверху.

– Заряжай!

Еще один камень опустили в «сачок».

– Отскочи! Бей!

Короткий грохот, и глыбка устремилась по крутой дуге вверх, перевалив крепостную стену. Прибавив пару оборотов винтам наводки, я приказал укладывать корчагу.

– Навались!

– Э, э! Не так рьяно! Рукоятку сломишь!

– Налегай, налегай…

– Ух!

Дождавшись, пока охапка жил свернется втугую, я аккуратно поджег фитиль.

– Бей!

Корчага, кувыркаясь в полете и оставляя слабый дымный шлейф, взлетела выше косогора, выше рубленых стен детинца и лопнула, ударившись о крышу, разливая жидкое пламя. Вопли ужаса и боли донеслись до нас, а в небо потянулся столб дыма.

– Скручивай, – сказал я с удовлетворением.

Вторая корчага отправилась следом за первой, и какой-то необразованный любечанин додумался подстрелить «зажигательную бомбу» в полете. Не знаю уж, повезло ли этому «основателю ПВО», но те, которых окатило огненным душем, явно не были рады.

А дыма валило все больше – видать, запалили мы дома, или склады, или еще чего.

Вытащив колья, мы немного развернули катапульту, чтобы увеличить площадь обстрела. Минут десять оттягивали шатун, и вот пошла третья по счету.

Я уже стал тревожно посматривать на запасные бочки – «горючки» было запасено не так уж много, но мой расчет оказался верным. Среди клубов дыма замелькало белое полотнище.

Ну слава богу…

Белым флагом махали еще римские легионеры, когда готовы были сдаться, – об этом писал Тацит. Но я чувствовал облегчение из-за того, что эта капитулянтская придумка докатилась до здешних лесов и болот.

– Достаточно, Волхв! – весело сказал князь. – Они уже спеклись!

Вскоре показалась делегация во главе с местным князьком.

Князек был встрепан, растерянное лицо перепачкано в саже – неожиданно, внезапно даже тихое и спокойное течение буден было взбаламучено, забурлило, завертелось водоворотами…

А ты как хотел, князек? Политика!

Я не стал слушать, о чем там судили да рядили высокие договаривающиеся стороны. Скорее всего, владетель Любеча и окрестностей останется на своем месте и даже статус князя не потеряет, но отныне станет повелевать всего лишь как наместник Олега.

Великое государство никогда не будет уважать всякую мелкоту, «прыщик на карте». Терпеть станет, да и то лишь до тех пор, пока это совпадает с его интересами.

У маленькой страны лишь два выхода – либо покориться, либо искать покровительства иной державы, столь же большой и могучей. Короче, вертеться, как уж на сковородке…