Олег Измеров - Стройки Империи [CИ]

- Ну так его же это... расстреляли зверски.

- Там еще не все ясно, что и как. Временное правительство хотело пришить Николаю госизмену, но доказательств не нашли. В Тобольск отправили из-за опасности самосуда народных масс. Наркомюст в восемнадцатом тоже собирался судить. Инициатива ликвидации шла от Уралсовета, там чуть до терактов и нападения на поезд не дошло. В общем, теперь в наших учебниках это рассматривают, как местный трагический эксцесс. Да и какой из него святой? Жалкая тряпка. Потребовали от страну бросить на произвол судьбы - бросил, потребовали бы от веры отречься - отрекся бы, да никому не надо было... Впрочем, Виктор Сергеевич, я не настаиваю. Хотите считать его святым - пожалуйста. У нас в Союзе полная свобода убеждений, если, конечно, не в форма антисоветской пропаганды. Кстати, а как к этому относятся ваши ведомства, ответственные за разъяснение массам государственной идеологии? Это же восхваление руководителя, развалившего страну!

- Так это... У нас нет государственной идеологии.

- Но церковь считается основой государства? А церковь - это идеология.

- Семен Евгеньевич, - вздохнул Виктор, - я же все-таки не депутат, не член правительства. Давайте я лучше про "Буратино" расскажу.

- Про Буратино не надо.

- Это тяжелая огнеметная система.

- Ну что ее, за два дня сделают? Погодите, я, кажется, понял. После разрушения старой государственного идеологического аппарата, поскольку все равно в нем была необходимость, функции переданы... скажем более осторожно, попытались передать этакому синдикату, ну, короче, корпоративный принцип, как у Муссолини?

- Мы не фашисты! - взорвался Виктор. - Мы демократическая страна! И если нападают, то нападают на нас!

- Вот! Неплохо! - внезапно воскликнул Борис Натанович. - Очень удачно!

Что именно было "неплохо" и "удачно", Виктор так и не понял, потому что разговор тут же перевели на другую тему.

Техники касались довольно мало. Например, попросили образно описать действие высокоточных гиперзвуковых крылатых ракет, но тут же ушли от их устройства, завалив расспросами о том, как эффектно выглядят старты и поражение цели. От этой темы перешли к современному военному кино, и много расспрашивали о фильме "Черная акула". Военные вопросы как-то незаметно перешли к фантастике, постапу и компьютерным игрушкам. Единственная тема, с которой угадал Виктор, оказался СПИД; но собеседников интересовали не столько способы борьбы, сколько описание бессилия человечества с этим недугом в девяностых.

В коридоре зазвонил школьный звонок.

- Так, перерыв, товарищи! - воскликнула Коломенцева. - Виктор Сергеевич, вы сейчас идете в стекляшку. Нам принесут в термосах, будем обсуждать результат.

"Так, им что-то надо сделать за два дня", думал Виктор, шагая по коридорам института, "и это не попытки случайно выудить нужную информацию. При всей абсурдности беседы, у них своя система".

Внимание Виктора привлекла сине-зелено-черная фреска на стене коридора. Космонавт, неестественно вывернув голову в шлеме, смотрел в сторону ангаров в стиле фантазий выпускников ВХУТЕМАСа. На заднем плане в гудроновое небо с блестками звезд взлетала ракета в виде бидона с ножками и футбольным мячом наверху.

"И уж явно это не саракшевский дурдом с ментаграммами для телика.. "Лаборатория психов", так, кажется, сказал этот кент... Так, так, а что они там смогут действительно сваять? Партисторик, фантаст, членкор неизвестно чего... физиков особо не наблюдается, что они вообще могут? Похоже на легенду, маскировка, для отвода глаз от того, что я не должен знать. Лаборатория психов... А, может, это все буквально? Группа подготовки психологических диверсий? Например, воздействия на толпу в Праге или на западных политиков."

Еще одна фреска. Ученый со светящимся шаром на ладони на фоне голубого пространства, в котором спиралью закручены заводы, поля с комбайнами и космическая станция.

На Виктора чуть не налетели сзади - низенький лысоватый мужчина перебирал на ходу в руках какие-то черновики с формулами, столкнувшись с ним, пробормотал "Простите, коллега...". Вокруг ламинарно струился неторопливый поток людей, и это было непривычно. Как правило, в таких учреждениях народ в перерыв рвался в столовку занять очередь, а потом еще пробежаться по магазинам. Здесь сотрудники релаксировали, как в санатории.

"Меня отправили в столовку одного... Значит, это тоже часть провокации? Какой? Надо показать западной агентуре настоящего попаданца, чтобы поверили, а тем временем... А что тем временем? И еще эти расспросы похожи на допрос для подготовки легенды разведчика, как в кино. Стоп, а почему бы нет? Покажут вблизи настоящего попаданца, и, в разных местах, фальшивых, которые должны говорить, как настоящий, ибо ничем другим не отличаются. Тогда понятно, почему здесь Стругацкий. Создать по обрывкам сценарий, сюжет, картину мира. Напугать Кеннеди десантом попаданцев? Типа, у нас всемогущие союзники из будущего? Если надо, и армию высадят? Глуповато, с точки зрения попаданца, но что США об этом знают? Пока это единственная версия, которая все объясняет".

Виктор вдруг понял, что он так и не спросил, а где же здесь та самая "стекляшка" и сейчас движется "на автопилоте" в ту же сторону, что и неспешное течение людей в коридоре. На втором этаже поток вынес в переход к невысокой квадратной пристройке, стены которой состояли из огромных полос стекла; на входе, над головами идущих, словно в метро, висели две огромные стрелки - "Актовый зал" и "Столовая". В переходе запахло кухней: казалось, этот загадочный аромат неизведанных вкусных блюд архитекторы решили не пускать в лаборатории, чтобы он не пугал малюток-инопланетян и мыслящих осьминогов, и поэтому вынесли трапезную за пределы корпуса.

- Вам на первый, в зал командировочных, - меланхолично произнесла дежурная у входа, взглянув на талон.

Зал для командировочных был невелик и напоминал провинциальные рестораны позднего хрущевского времени, когда архитекторы пытались совместить модерн с режимом всемерной экономии. Раздаточной не было; вместо нее виднелось что-то вроде маленькой эстрадки с иссиня-черным задником в белую вертикальную полоску, как на костюмной ткани. Два непонятно зачем сделанные оконных проема с редкими стальными прутьями, изображавшими то ли решетки, то ли стеллажи, служили опорами для белых кашпо, за которыми виднелся все тот же костюмный задник. Основным украшением зала была куча плафонов, свисавших с потолка на проводах в живописном беспорядке: плафоны были верхом минимализма и походили на двухцветные консервные банки, черные и железные вверху, а снизу белые, молочного стекла. Посреди зала экзистенциальным вызовом висел длинный и узкий конический плафон, похожий на дырявый рупор с сурдиной. Впрочем, внизу модернизм кончался; два ряда круглых столиков с белыми скатертями и полукреслами на железных ножках смотрелись вполне уютно.