Олег Измеров - Стройки Империи [CИ]

По залу бродили четыре тетеньки, сошедшие с послевоенных картин об изобилии колхозного строя; впрочем, они оказались вполне приветливыми и проводили Виктора на его место.

"Санаторий", - подумал он. "Впервые вижу, чтобы в институтской столовке по местам рассаживали. Неэкономично это... Стоп. Ну я и тупой: стопудово тут микрофоны. А без рассадки запутаются."

- Добрый день! - Месье Еремин, я не ошибаюсь? А меня зовут Жан-Луи Дане, приехал из Франции. Я уфолог, это такие тарелочки.

На Виктора смотрел плечистый молодой человек роста этак метр восемьдесят пять, гладко выбритый и с прической под Дина Рида. Развитую мускулатуру прикрывал бежевый пуловер, из-под которого виднелась клетчатая рубашка с галстуком. Отодвинув кресло, уфолог спокойно сел за столик Виктора и начал листать меню.

- Бонжур! Вы прекрасно говорите по-русски.

- Я родом из Марселя, детство прошло среди русских. Читал Пушкина, Достоевского, Толстого и Пастернака. Пушкин занимателен, Достоевский мрачен, Толстой похож на Гюго, а "Доктор Живаго" мне не понравился. Читали ли вы "Девяносто третий год" Гюго? Романтизм и трагедия революционного террора. Пастернака надо читать тем, кто собрался идти в монастырь... Кстати, не желаете аперо с корой хинного дерева? В этом кафе не подают ничего крепче сидра. Приходится, как здесь говорят, приносить и распивать.

В его руках появилась потертая оловянная фляжка размером с пачку "Беломора".

- Нет, спасибо.

- Еще непривычно, что здесь подают все сразу. Как я узнал, это из экономии. Одна девушка может обслужить больше персон... Скоро подойдут наши соседи. Это немцы.

Слова и фразы вылетали у Жана-Луи быстро и непринужденно, как у ведущего телешоу; Виктору было немного странно это было слышать на фоне степенно расходящихся по своим местам посетителей.

- Из Германии? - переспросил он.

- Да, доктор Конрад Зигель, профессор психологии, и его переводчица и личный секретарь, Габи Лауфер. Как раз по вашему случаю. Профессор старый пройдоха - вчера он уговаривал меня продавать ему любую информацию о вас. Советы ему не доверяют и не позволили напрямую работать с вами. Остерегайтесь его - возможно, он связан с немецкой или американской разведкой. Делает вид, что не знает русского языка, а сам подслушивает разговоры. А вот мадам еще о-ля-ля! Профессор таскает ее для прикрытия, хотя она вряд ли догадывается об этом. Кстати: она совершенно одинока и, судя по глазам, в поиске мужчины. Но - очень осторожна и боязлива. Я пробовал познакомиться с ней поближе; она намекнула, что я слишком молодой и легкомысленный. Попробуйте, может к вам у нее будет больше доверия.

- Полагаете, у меня есть шансы на успех у молодой красивой женщины?

- Несомненно. Здесь в городке только так называемые культурные развлечения. Невозможно найти девушек - я имею в виду тех, кто признает свободную любовь. Мне рассказывали, что советские ажаны тщательно следят за соблюдением строгой морали. Из этого я делаю вывод, что мадам также не в состоянии воплотить в жизнь все желания, которые диктует ее молодой и полный сил организм в этом зеленом раю. И ее непременно потянет к человеку, в котором она не подозревает сотрудника тайной полиции. А в вас-то уж она точно его не подозревает. Вы - объект изучения. Кстати, они к нам идут.

По проходу между столиками двигался седой полноватый человек в темно-синей пиджачной паре. Красный галстук на белой рубашке издали бросался в глаза. Из ворота рубашки античной колонной подымалась толстая шея, перераставшая в щеки и подбородок. Над подбородком виднелась стандартная улыбка под коротко подстриженными седыми усами, почти не выделявшимися на загорелом лице, приветливый взгляд за стеклами очков в тонкой золотой оправе, правильный стандартный нос, который даже казался чуть маловат по отношению к шее, и венчала это все простенькая прическа с пробором. Было в этом человеке что-то от добродушного морского льва с субантарктических островов вблизи Новой Зеландии, только усы короче.

Рядом с профессором, почтительно отставая на пол-корпуса, следовала женщина по виду лет под тридцать, в строгом коричневом платье со скрытыми пуговицами, белым отложным воротничком и широким поясом с большой пряжкой, однотонный капрон цвета африканского тела, без всяких провокационных сеточек и кружев, обтягивал линии ног. Женщина была стройна, но это еще не была входившая в моду худоба; спортивная фигура, скорее, была данью эталонам красоты все той же Марики Рекк. Овальное лицо с густым макияжем ресниц казалось немного удивленным и беззащитным; длинная шея и локоны прически-боб, менее пышной, чем у Жаклин Кеннеди, только подчеркивали эту беззащитность. Хорошо выраженные скулы с удлиненными макияжем глазами создавали легкое впечатление чего-то восточного. В этой женщине не было стандарта фотомодели или провокационности актрисы; она, скорее, производила впечатление давней знакомой, неожиданно встреченной в этом лесном уголке. Жан-Луи тут же поднялся и, представляя Виктора, услужливо отодвинул даме ее стул; она застенчиво прочирикала "мерси, месье" и оставалась стоять, ожидая, когда босс займет свое место.

Виктор вдруг с ужасом осознал, что он не знает всех тонкостей обеденного этикета у немцев и французов. На всякий случай он взял карандашик и стал черкать в меню заказ на следующий день. Не будем подчеркивать внимание к даме, думал он, хватит уже Инги из советских девяностых.

- Здраф-стфуй-те! - громко произнес профессор, присаживаясь за столик. - Я есть Конрад Зигель и я ре-фа-шист... о, найн, найн! я есть ре-фан-шист.

- А меня зовут Габи, - произнесла женщина, почти без акцента, - то-есть, Габриэла. Я секретарь-референт, и я вне политики.

- Очень приятно. Меня зовут Виктор Еремин и я не склонен к злоупотреблению спиртными напитками.

Конрад вопросительно повернул массивную шею в сторону Габи, та перевела. Изо рта профессора вулканически вырвался громкий смех; он хохотал заливисто, откидывая голову назад, и даже вытер проступившие слезы платком.

- Русский юмор... - по-немецки произнес он, отдышавшись, - это очень неожиданный ассоциативный ряд. Способность к сопоставлению несовместимых вещей. Вы очень незаурядная личность, господин Еремин, мне жаль, что пока мне не разрешили работать с вами. А мы, немцы, аккуратный народ и не можем нарушить запрет, даже если он странно выглядит.

- Из-за реваншизма?

- О, нет! В России пропаганда делает из мухи слона. Да, у нас в Германии есть люди, которые хотели бы завоевывать силой другие страны, но их очень, очень мало. Это радикальная молодежь. Большинство немцев не хотят войны. История дает очень тяжелые уроки. Но, скажите, почему мы не должны идти навстречу той или иной маленькой европейской стране, жители которой хотят объединить с нами свою культуру, свои законы, свою историю? Достижения науки и техники притягивают народы к своему лидеру. Но - вы правы, хватит о политике. Изучим меню. Я здесь осваиваю русскую кухню, и открыл в ней глубокое философское содержание, нравственный закон. Когда-нибудь напишу об этом в журнале.