Владимир Свержин - Чего стоит Париж?

– Верно. И он с радостью отомстит Генриху Гизу за смерть родственника.

Я сделал вид, что восхищен столь простым и в то же время действенным проектом. Но уж куда моему мелкому лицедейству до притворства Ее Величества. Конечно же, моя собеседница не желала того, что происходило сейчас. Вызывая к себе внучку Лукреции Борджиа, мать Генриха Гиза – Анну д'Эстре, и подавая ей мысль об истреблении адмирала, королева, ее добрая подруга, полагала, что возмущенные гугеноты нападут на вождей Священной Лиги. Лигисты в ответ устроят бойню, а войска губернатора Парижа, маршала Монморанси, заблаговременно выведенные из города за день до того, вернутся, чтобы подавить «волнения» на улицах и восстановить законный порядок. В результате: ни вождей гугенотов, ни вождей Лиги – одна сплошная королевская власть!

Задумано недурно, кабы не безвестный гасконский лейтенант, – вполне могло сработать. Сейчас же королева-мать в мановение ока меняла свои планы, как обычно, стараясь выиграть в любой ситуации.

– Да, – согласно кивнул я. – Это хорошая мысль. Но как добраться до маршала и кто сможет отдать ему приказ обрушиться всей силой на Париж?

– Я – без ложной скромности проговорила Екатерина. – Вы выведите нас из дворца, а я приведу войска. Ведь вы же не станете отрицать, мой дорогой, что у вас есть какой-то тайный ход связывающий Лувр с безопасным местом в Париже.

Я молча поклонился, активизируя связь:

– «Лис, как я и говорил, старая Паучиха догадалась о подземном ходе».

– «Ну, капитан, шо поделаешь… Я протупил. С кем не бывает! В конце концов, ничего страшного, кажется, из этого не проистекло. А в общем-то, хочешь, я скажу тебе одну вещь, может, не смешную, но резонную? Де Батц, конечно, мужик крутой. Я вижу, что он тебе по душе, но мы здесь для того, чтобы вытащить Генриха Наваррского, полное наличие отсутствия присутствия которого мы имеем честь наблюдать. А стало быть, хоть мы свою задачу и не выполнили – она все же выполнена. Так что, Капитан, пора сдавать шпаги в реквизит. Прихватим пару каких-нибудь безделушек для шефа, и гуд бай, Париж!»

– «В общем-то ты прав», – согласился я. – «Сейчас доведем дело до конца – и домой!»

– «Угу, до конца», – тяжко вздохнул Лис. – «Этого-то я и боялся».

– «Да ну, перестань! Свяжись с Дюнуаром, скажи, что ты сейчас спустишься к нему с Екатериной Медичи».

– «Ни хрена себе замена!» – с безысходным восторгом откликнулся Лис. – «То-то он обрадуется! Мишель!» – вдохновенно продекламировал мой напарник. – «Принимай его мать, в смысле Его Величества Мать. Извини, Наваррского не было. Слышь, Капитан! Раз уж все равно ходом будем пользоваться, может, теток заодно прихватим? Все пану Михалу будет не так обидно!»

– «Прихватывай», – согласился я. – «Нечего им сейчас во дворце делать».

Между тем Екатерина, сочтя мой кивок и молчание знаком согласия, продолжала вдохновенно:

– Поверьте, мой дорогой, я и мой сын Генрих сможем побудить маршала Монморанси атаковать Париж и разгромить мятежников.

– Генрих Анжуйский, – задумчиво проговорил я, скрещивая руки перед грудью. – Победитель при Жарнаке и Монкантуре.

– О да! – удовлетворенно улыбнулась королева-мать. – Генрих Анжуйский, генерал-интендант Франции, имеющий право распоряжаться перемещением войск.

– Верно, – согласился я. – Но такой опытный воин необходим здесь. К тому же он послужит гарантией тому, что армия Монморанси, вместе с мятежниками, не пожелает уничтожить и нас.

– Вы мне не верите, Ваше Величество? – с видом оскорбленного достоинства опять начала Черная Вдова.

– Ваше Величество! Сегодня вы уже задавали этот вопрос, и с той поры ничего не изменилось. Шевалье д'Орбиньяк, которого вы осчастливили приватной беседой, выведет вас из дворца. Вместе с вами в безопасное место будут доставлены ваши дамы и, если пожелаете, принц Франсуа Алансонский. Так будет спокойнее – и вам, и мне.

– «А сам-то ты как?» – встревожено начал Лис. – «А то я тебя знаю…»

В дверь постучали. Пользуясь правом победителя, помноженным на врожденное гасконское пренебрежение правилами светского этикета, в покои вдовствующей королевы, звеня шпорами и бряцая своей длинной шпагой, вломился Мано де Батц. Замерший за его спиной камер-паж, очевидно, намеревавшийся, задержать наглеца и доложить о его приходе государыне, извиняющимся взглядом смотрел на итальянку, демонстрируя, что сделал все, бывшее в его силах.

Королева презрительно поджала губы, но неотесанному гасконцу было глубоко наплевать на все возможные гримасы ее лица. Он искал своего командира.

– Мой капитан! – горделиво расправив плечи, отрапортовал он, пренебрежительно поглядывая на сидящую в высоком кресле королеву. – Герцог Гиз прислал парламентера. Прикажете выслушать? Или сразу повесить?

– Обязательно выслушать! Простите, Ваше Величество, сами видите – дела. Д'Орбиньяк сейчас зайдет за вами. Я не прошу вас заручиться указом короля, повелевающим маршалу Франции уничтожать жителей столицы, ибо Карл не даст вам его. Полагаю, мы обо всем договорились!

– «Капитан, ну а ты-то?»

– «Проводишь королеву – и возвращайся. Я присоединюсь к вам, как только смогу».

Всю эту ночь Генрих Гиз, отпрыск младшей ветви лотарингского герцогского Дома, примерял корону Франции. Он уже был непререкаемым властелином Парижа, и для полного триумфа ему не хватало лишь одного: победителем взойти на ступени поверженного Лувра. Для этого он был готов даже попробовать себя в непривычной роли миротворца. Посланный им в качестве «голубя благой вести» президент Парижского Парламента мсье де Ту был отвратительной кандидатурой во всех отношениях.

Почтенный буржуа, известный лишь тем, что отродясь не имел собственной точки зрения, робкий и косноязычный от природы, он окончательно растерялся, увидев, с кем ему придется вести переговоры. Через стол напротив него сидели король Франции Карл IX, без колета, в распахнутой на груди тонкой шелковой рубахе. Он сидел, кусая губы, яростно вращая глазами и поминутно подскакивая на месте, с явным трудом справляясь с терзавшим его бешенством. Противоположностью ему был меланхолично-мрачный красавец Генрих Анжуйский, в самом начале разговора вставший со своего места и теперь рассматривавший игру света в крупном рубине, красовавшемся в массивном перстне на одном из его тонких ухоженных пальцев. Облокотясь на камин, он несколько деланно зевал, демонстрируя полное пренебрежение как к самому парламентеру с его сбивчивой речью, так и к господину, его пославшему.

Третьим был я.

Видя столь вопиющее несоответствие своего статуса статусу собравшихся владык, де Ту, запинаясь, раз за разом повторял условия Гиза: сдача Лувра, выдача главарей гугенотов, с условием сохранения им жизни, сдача оружия солдатами, кроме шпаг у дворян, и свободный путь в Ла-Рошель или любой Другой уголок Франции для всех сдавшихся. Гарантом этому должно было служить слово чести герцога, которое, как убеждал нас невольный переговорщик, будет подкреплено соответствующим постановлением Парижского Парламента. Пустой звук, завернутый в клочок исписанной бумаги.