Константин Калбанов - Полководец

— А за каким лядом вы здесь.

— Не юли, Анатолий Федорович. Нешто ты думаешь, я вот так без царя в голове хаживаю в гости посреди ночи. Раз уж пожаловал, то и игре твоей конец.

— В толк не возьму, о чем ты говоришь.

— А ты оружие в сторонку отложи, да присядь за стол. А там и поговорим. Глядишь к чему и придем к общей выгоде. Ну послужил одним, теперь другим послужишь. Дело-то житейское.

— О чем это ты?

— Вот же надоел. Коли опасаться нечего, так и вовсе не переживай. Нешто припомнишь, чтобы боярин кому вред попусту причинил. И помни, жена твоя и сын единственный у нас в руках, и случись, что, так мы сомневаться не станем.

— Заходи, — спуская курок и опуская ствол мушкета, потерянно произнес купец.

Вот только в комнату вошел вовсе не Кузьма, а ворвались два добрых молодца крепкого сложения, и невероятно проворные. Не успел Кучеренко и глазом моргнуть, как уже был скручен и лишен всего оружия. А там, со связанными за спиной руками усажен за стол.

— Ну здравствуй поближе, Анатолий Федорович, — присаживаясь напротив него, поздоровался Кузьма.

— Не стану я тебе желать здравия. Почто в дом ко мне как тать ворвался?

— А как же к тебе еще-то хаживать в гости, коли ты козни устраиваешь и через них дюжину ближайших дружинников боярина Карпова побили.

— О чем ты толкуешь? — Искренне удивился купец.

— А ты не ведаешь? — Ерничая, поинтересовался Кузьма.

— Да Богом клянусь, в толк не возьму о чем речь.

— Ишь ты. Поди и крестным знамением себя обмахнул бы, кабы руки не были связаны?

— Уж не сомневайся.

— А как крестился бы, а Анатолий Федорович. По православному обычаю иль по латинянскому.

— Ты это о чем тут толкуешь!? — Возмутился купец.

— Ну так ты же в годы младые в Вильненском коллегиуме учился. А там вестимо, нашего брата сманивают в латиннскую веру. И те кто духом слаб, поддаются уговорам да посулам.

— В коллегиуме учился. В латинянскую веру склоняли. Пороли чуть не каждую неделю. Да только я как был, так и остался православным. Оттого по сей день у меня на спине зарубки от той науки.

— Складно, Анатолий Федорович. Очень складно. Да только ты лучше не упорствуй. Глядишь договоримся еще. А не договоримся, ты что же думаешь сам через дыбу на плаху пойдешь? И семью твою туда же препроводим.

Нет, не наглое поведение подручных боярина убедили Кучеренко в том, что все происходящее тут более чем серьезно. И не слова Кузьмы. А то, как он это сказал. Равнодушно. Так словно говорит уже и не с человеком. Вот именно в этот момент купец и испугался по настоящему. Но надо отдать ему должное, не за себя.

— Кузьма Платонович, тащи меня на дыбу. Веди вместе со мной моего приказчика, от коего у меня тайн никогда не было. Но только заклинаю, семьи наши не тронь. Не ведаю о чем ты тут толкуешь. И о том, что на боярина покушались только от тебя услышал. И доказать я могу только то, что как был, так и есть православный. Глянь нательный крест и убедись сам.

Кузьма не стал тушеваться и протянув руку выпростал из под рубахи серебряный православный крестик. Оно может и не врал. Да только иезуиты эти ничем не гнушаются. Ради достижения своей цели могут и православными священниками прикинуться. Им подобное их Папа позволяет. Так что, данное обстоятельство не породило у Овечкина даже тени сомнения. В этом деле он куда больше верил самому себе.

Эт-то еще то такое?

Кузьма взглянул на одного из двух бойцов, находившихся в комнате. Звук такой, словно уронили что-то. Что-то очень похожее на человеческое тело.

— Кому-то неймется. Я гляну, — пожав плечами и не выказывая волнения, ответил мужчина в черном одеянии и повязанном на лицо черным же платком.

Вышел за дверь. Послышались шаги по коридору. Вот они уже на ступенях. Скрип доски. Вроде ничего особенного. Поэтому Кузьма решил вернуться к разговору с ничего не понимающим купцом. Нужно же его вразумить и наставить на путь истинный. И лучше бы без следов насилия. Чтобы ни у кого и тени подозрения не мелькнуло.

Не прошло и минуты, как вновь послышались шаги вышедшего подручного. А точнее все же десятника. Не иначе как навел порядок среди своих подчиненных и направляется с докладом к начальству.

Все изменилось буквально в доли секунды. Стоявший у купца за спиной боец вдруг заскреб торчащий из его груди нож и с болезненным вздохом осел на пол. Кузьма хотел было подскочить, но тут же осел, лишившись сознания. Мешочек наполненный песком никому здоровья не добавляет.

Купец хотел было закричать, но ворвавшийся в комнату неизвестный, уже сжал его горло, лишая возможности поднять шум. Злоумышленник давил пока его связанная жертва не перестала биться в судорогах.

Затем в комнате появился еще один мужчина. Одет неброско, в обычный серый кафтан. Но при этом держался с таким достоинством, что никаких сомнений, он привык отдавать приказы, а главное к тому, что их непременно исполняют.

Пройдя к столу, он опустился на стул, где еще недавно сидел купец. Глянул на сопровождавших его подручных и жестом велел привести Кузьму в себя. Того водворили на стул, похлестали по щекам, и когда тот начал приходить в себя, быстро скрутили руки веревкой, вырвав из него болезненный стон.

— Ну здравствуй, Кузьма Платонович, — со злорадной улыбкой поздоровался мужчина.

— Боярин? Вот оно значит как. Выходит Кучеренко…

— Ну нужно же было тебя как-то выманить, чтобы наконец можно было подобраться на вытянутую руку. А повинного в покушении на твоего Карпова ты пошел бы брать лично в любом случае. Людишки твои должны были бы распределиться по всему дому. И коли знать где ты появишься… Даже день не нужен. Только малость терпения.

— Вот значит как.

— Именно так, Кузьма. Именно так. Вот приберем тебя, а там и с твоим боярином разберемся. Без своего паука ему тяжко придется.

— Зачем? Ты же боярин псковский. К чему тебе с латинянами вязаться?

— А как быть, коли и я латинянин, а Кузьма? Вот как мне быть, коли я не просто католичество принял, но и в братство Иисуса вступил. Если верю в то, чему служу. Но главное ты верно заметил. Я боярин псковский. И род наш от веку в Пскове обретается. Но вот пришли вы холуи московские без роду, без племени и стали тут все переворачивать с ног на голову. Наш Псков, гнуть под Москву. Еще и сучку эту на княжеский стол посадили.

— Народ ее принял, боярин. Иль воля народа во Пскове уж ничего не значит?

— Народ. А кто такой народ, чтобы решать как и чему быть? Вот у соседей наших все решают шляхтичи. И это верно. Удел черни пахать землю, да заниматься ремеслами. Удел избранных править ими и защищать землю от посягательств врагов. Ну да ничего. Наворотили вы тут конечно изрядно, ну да мы это дело поправим.

— Ты поправишь, как же, — не выдержав ухмыльнулся Овечкин, а потом перевел взгляд на лежащего на полу мертвого купца. — Прости меня Антон Федорович. Видит бог, зла я тебе не желал и во всем разобрался бы по справедливости.