Валери Жискар д’Эстен - Победа Великой армии

Его построил дед Бейля со стороны матери, когда служил командиром в королевской армии. Строительство началось в то время, когда благоустраивалась большая площадь перед Бурбонским дворцом. Поскольку справа от него улица Лилль подходит к Сене, пригодный для строительства участок земли был небольшим, что позволило устроить лишь маленький садик за домом. Зато в достаточно просторном дворе перед домом хватало места для кареты.

Было шесть часов вечера. Франсуа не мог никого предупредить о своем приезде: почту по дороге везли медленней, чем ехал по ней его экипаж. В это время суток его матушка обычно находилась у себя в гостиной, где выпивала чашку травяного отвара — одна или с приятельницами.

Генерал поднялся по лестнице до приподнятого над улицей второго этажа и позвонил в дверь.

Ее открыл немолодой дворецкий с седыми бакенбардами. Франсуа узнал Габриеля, слугу матери.

— О, это вы, господин Франсуа! — воскликнул тот. — Как же я рад вас видеть! Хозяйка вас ждала. Она боялась, что вы погибнете в этой ужасной русской войне. К счастью, господин Монтескью, приехавший раньше вас, ее успокоил. Он сказал, что вы проявили себя настоящим героем!

— Хватит говорить ерунду, Габриель, — дружелюбно ответил Франсуа. — Где сейчас матушка?

Из-за двери гостиной послышался голос мадам Бейль, услышавшей разговор.

— Так это ты, сынок?! Подойди-ка сюда, поцелуй свою маму!

Франсуа вошел в гостиную и увидел мать. Она сидела в штофном

кресле, между камином и окном, выходящим на Сену.

Он наклонился и поцеловал ее. Поцелуй был долгим, она в это время обнимала его за плечи. Ее волосы тронула седина, но парика она не носила. Он почувствовал легкий аромат пудры, которой она всегда присыпала лицо.

— Садись со мной рядом. Я не скажу тебе, как раньше, что ты вырос, но, как мне кажется, ты вырос в чине, — сказала она, указывая пальцем на его эполеты.

— Да, мама, император назначил меня генералом.

— Как порадовался бы твой дедушка! Надеюсь, ты еще побудешь с нами. Анжелики сейчас нет дома, но она должна вернуться к ужину. Твоя комната тебя ждет. Я следила, чтобы она всегда была готова. Габриель внесет твои вещи, если у него еще хватит сил.

Франсуа вышел из гостиной, заметив про себя, как изящно она обставлена; он шел обратно во двор проститься со своими людьми. От ноздрей лошадей валил пар. Эту последнюю упряжку им дали в Куломье. Пожав руки Лоррену и Бонжану, Бейль сказал, что будет ждать их завтра в казармах кавалеристов Военной академии, а потом взял за руку лейтенанта Вильнёва и отвел его в сторону, чтобы поговорить с глазу на глаз.

— Знаешь, император мне сказал, что он, пожалуй, примет меня, когда я вернусь. Мне хотелось бы, чтобы ты, переговорив с его адъютантами, узнал, не изменил ли он своего намерения. Пусть ему сообщат, что я в его распоряжении.

И Бейль вернулся в свою комнату.

Она действительно осталась той же самой. Навощенный дубовый паркет, покрытый двумя восточными коврами (тот, что побольше, — посреди комнаты, другой — у кровати); стены обиты тканью с красными разводами и украшены несколькими гравюрами, которые родственники дарили ему на дни рождения, и наивным портретом Людовика XV в детстве… Стоящий у стены комод позволял раскладывать рубашки по порядку, за двустворчатой дверью, которая открывалась в обитой гобеленами стене, скрывался шкаф, куда он вешал одежду. Бейль решил переодеться и выбрал костюм, который носил перед отъездом. Он состоял из светло-серых, довольно обтягивающих панталон со штрипками и длинного сюртука серовато-синего цвета.

Ему так и не удалось привести в порядок мысли. Он вернулся домой, это понятно, однако в голове у него по-прежнему царил туман. Все так неопределенно… Он должен бы чувствовать себя свободным, ощущать пьянящую радость, но вместо этого испытывал беспричинную грусть, сожаление о том, чего для него отныне уже не существовало, и, самое главное, полное безразличие: он уже ничего не хотел и был совершенно равнодушен к тому, что могло произойти.

Он сел на край кровати: здесь он когда-то мечтал о карьере, о военных подвигах. А теперь больше ничего не ждал. «Это наверняка усталость», — подумал он. Усталость от дорожной тряски, когда лошади несли его галопом через всю Европу, или уныние от того, что ему опять придется зажить обыденной жизнью? Или все дело в уходе покинувшей его Мари-Терезы? Может, он тоскует потому, что остался без ее упоительных ласк?

Он встал и решил встряхнуться. Ему было не по себе в этом нелепом наряде, подобающем франту из Пале-Рояля, хотя эта одежда Могла и пригодиться для домашнего ужина. Потом он снова наденет свою форму офицера егерей и пойдет в ней на прием к императору.

Его мать и сестра Анжелика ждали в гостиной. Анжелику он не видел уже два года. Когда он отправлялся на войну, она заканчивала учебу в школе ордена Почетного легиона, а теперь его поразила ее изумительная красота. Она всегда была изящной и очаровательной и с детства привлекала своей улыбкой и красотой своих волос. Но теперь, став девушкой, она, по мнению Франсуа, достигла совершенства. От матери она унаследовала изысканность манер, а от отца — умение плавно двигаться, благородство и точность в каждом жесте. Увидев брата, она насмешливо улыбнулась:

— Так тебя, Фрике, сделали генералом? Чего же такого особенного ты натворил?

Она встала, взяла брата за руку и, поднявшись на цыпочки, чтобы до него дотянуться, чмокнула его в щеку звонким поцелуем, от которого ему стало хорошо, как в отрочестве.

— Пойдемте, дети, пора обедать! — сказала им мать.

Следом за ней они вошли в столовую, где расселись вокруг овального стола. Заняв место в центре, мадам Бейль усадила Франсуа справа от себя, Анжелику — слева. После смерти мужа она никогда и никого не сажала напротив себя.

Обратившись к сыну, она сразу же заговорила на модную тему:

— А тебя не слишком удивило отречение твоего обожаемого императора?

— Я его, мама, не обожаю: я им безоговорочно восхищаюсь. Во время русской кампании я прекрасно чувствовал, что его терзала какая-то тайная забота, но так и не отгадал, в чем она состоит.

— Ну и странная же у него возникла идея — сделать регентом Евгения де Богарне! Если не считать того, что у него тут есть два дома и что он очень учтиво раскланивается с Анжеликой, — решительно не понимаю, почему ему уготована королевская власть!

— Однако, мама, — прервала ее Анжелика, — во Франции уже бывали регентши, как Екатерина и Мария Медичи, у которых было не очень-то много общего с королевской властью!

— Было бы проще, — продолжала мадам Бейль, сохранившая монархические убеждения и при Империи, — обратиться к графу Прованскому! Те, кто с ним хорошо знаком, говорят, что он человек благоразумный, умеренных взглядов.