Валери Жискар д’Эстен - Победа Великой армии

— Добрый день, генерал Бейль! Дай-ка мне руку, — сказал ему император. — А я думал, мы с тобой уже никогда не увидимся! Когда ты пришел посмотреть, как Великая армия отступает из Москвы, я сказал себе, что тебя и твоих людей русские, скорее всего, окружат и убьют. Вот потому-то я и не согласился дать тебе больше бойцов — потому что они бы наверняка погибли! Кутузов хотел меня догнать любой ценой. Он солгал, когда говорил царю о результате московского сражения, так что ему надо было уничтожить меня до того, как я покину Россию. Он собрал остатки своей армии — думаю, сто тридцать тысяч человек — да еще новобранцев, которых послали искать по деревням (их набралось столько же), и укрепился на юго-западе Московской области. Он ждал прибытия пополнения, двигавшегося с юга. Для него был дорог каждый день. Потому-то и сыграли решающую роль твои набеги, он никогда не знал, откуда их ждать. Пока ты находился в Смоленске с некой русской графиней…

Бейль не смог скрыть изумления.

— Не удивляйся, — улыбнулся император. — В армии все известно!

«Наверняка Арриги рассказал, чертяка», — подумал Бейль.

— Пока ты оставался в Смоленске, — продолжал император, — мы смогли отступить в образцовом порядке и подготовить окончательное сражение при Вильне, где я заманил Кутузова в западню. Ты его задержал, когда он убегал! Сядь-ка поближе, — сказал император» расположившийся на длинном диване около украшенной гобеленом стены, и указал ему рукой на кресло.

— Я решил тебя вознаградить, в первую очередь присвоив тебе титул: я сделаю тебя герцогом Смоленским.

— Но, сир, я не желаю носить никаких титулов!

— Меня интересуют совсем не твои желания, — раздраженно ответил Наполеон, — а мои намерения! Смоленск — одна из последних побед Великой армии, и я хочу, чтобы ее имя сохранилось в нашей военной истории! У тебя есть сын?

— Нет, сир.

— Так поторопись его завести. Род не должен прерываться. Другая награда, на сей раз вполне обычная, касается твоей должности. Я велел Бертье поручить тебе реорганизацию гвардейской кавалерии.

— Позвольте мне вас прервать, сир. Зная ваши намерения, я позавчера побывал в Военной академии. Мне показалось, там еще не получили ваш приказ.

— Эти проволочки невыносимы! — воскликнул Наполеон, позвонив в позолоченный бронзовый колокольчик, лежавший на маленьком столике. Вошел адъютант.

— Приведите ко мне секретаря, — сказал ему Наполеон. — Мне нужно продиктовать письмо. Я немного изменил мои планы, — продолжал он. — Теперь гвардейской кавалерией командует маршал Бессьер. Знаешь, это замечательный воин: 10 августа 1792 года он бросился защищать короля в Тюильри! Он был участником самых славных побед! Его нынешняя должность недостойна его заслуг: мне бы хотелось видеть его маршалом всей армейской кавалерии, учитывая опыт взаимодействия Мюрата и Понятовского, который меня не устроил. Правда, теперь это уже будет не под моей ответственностью! В таком случае ты взял бы на себя и теперешние обязанности Бессьера, и к тебе перешло бы его звание в гвардейской кавалерии! И не благодари меня! Я всего лишь следую моему правилу: «Место Таланту!»

Вошел секретарь. Опустив голову, Наполеон стал прохаживаться по комнате, диктуя ему письмо.

— Уступи мне твое кресло, — сказал он Бейлю. — Я его подпишу, так дело пойдет скорее! — И взял в руки перо.

Потом Наполеон снова сел на диван и тем привычным движением, которое Франсуа Бейль замечал за ним в Москве, согнул одну из своих ног и поставил на диван.

— Вернувшись в Париж, — сказал он, — я заметил, что люди встревожены. Они не понимают причин моего отречения. Они, пожалуй, уже готовы обвинить меня в том, что я отказался исполнять мои обязанности! Думаю, ты уже понял по нашей последней кампании: нам больше нечего ожидать от военных успехов! Наши границы достаточно расширились. Нам не хватает другого — мирной Европы. Если я появлюсь снова, то уже на следующий год будет создана шестая коалиция, руководимая Пруссией, Россией, несмотря на ее слабость, и, увы, Швецией! И все начнется заново. Мы, разумеется, выиграем битвы, но какие выгоды от этого приобретем? Французы боятся, что я больше не буду особенно заниматься их мелкими делами, но я для них многое сделал: я даровал им спокойствие и Гражданский кодекс, создал твердую валюту, построил или отремонтировал дома по всей стране, открыл новые школы. А остальное они теперь должны сделать сами! Мне предстояло решить трудный вопрос: выбрать императора-регента. Каролина хотела сделать им своего мужа, Луи и Жером хотели стать им сами! Единственный человек из моей семьи, кто мог бы для этого подойти, — мой старший брат Жозеф, однако он недостаточно энергичен. Я попробую сделать так, чтобы его выбрали председателем Охранительного сената. Так что естественнее всего было выбрать Евгения. Он же мой приемный сын! Он будет предан Римскому королю. Говорят, он слишком молод. Думаю, вы с ним ровесники…

— Я на год старше, сир, — прервал его Бейль.

— В его возрасте или в твоем возрасте я уже вел победоносные войны в Италии и выиграл битву при Маренго!

Теперь Наполеон говорил сам с собой. Встав с дивана, он снова стал прохаживаться по комнате:

— А еще мне говорят, что я мог бы восстановить республику или монархию. Что касается республики, то можно было убедиться, что французы неспособны ею управлять: слишком беспокойные, слишком порывистые, они признают только те законы, которые им выгодны, и, чтобы не чувствовать над собой ничьей власти, предпочитают выбирать людей заурядных! Что до монархии, то ее агония началась уже давно, в шестидесятых годах восемнадцатого века, когда взбунтовались члены парламента, которые, по сути, были всего лишь толстосумами, никого не представляли. И, самое главное, их не волновали интересы народа. Ни Людовик XV, ни Людовик XVI, неплохие, впрочем, короли, оказались неспособны поставить их на место. И эти два последних короля цеплялись за догмат о «божественном праве», потерявшем всякий смысл в эпоху Просвещения.

Франсуа Бейль поразился, слушая эту тираду. На лбу императора выступали капельки пота.

— Франции нужно совсем другое: ей нужна либеральная империя, более либеральная, чем та, которую я для нее создал. Империя, в которой народ не пользуется властью, потому что он на это неспособен, но в которой он имеет право быть выслушанным и никто не сможет лишить его слова. Именно этому меня научили греки, которых я читал.

Повернувшись к Бейлю, Наполеон посмотрел ему прямо в глаза:

— Именно такую империю я требую установить от моего пасынка. Надеюсь, ты не откажешься ему помочь!

Бейль, чувствуя себя подавленным потоком мыслей императора, рискнул задать последний вопрос: