Александр Тамоников - Клад тверских бунтарей

— Если из леса выйдет не десяток разбойников, а боярин не возьмет с собой пять-шесть охранников, то справимся.

— Десятку разбойников при передаче сокровищ делать нечего. Думаю, короба будут на коне, при них один или два человека. Вне леса у Меченого людей нет. А Воронову брать охрану не стоит. Ему лишние свидетели ни к чему. Он возьмет с собой только возницу и от силы пару верных холопов.

— Тогда и разговора нет.

— Все. Поехали мы с Рябым. Нам надо побыстрее вернуться в Тверь.

— Удачи, Дмитрий Владимирович.

— И вам того же. До встречи. — Баймак словно леший, без единого звука исчез в кустах.

Воевода особой дружины и его ратник двинулись к осиннику. Горбун сидел на поваленном дереве, жевал корку хлеба, запивал эту нехитрую еду родниковой водой. Кубарь и его подельники лежали пред ним, крепко связанные, и с каким-то животным страхом поглядывали на ратника.

Горбун встал, когда к нему подъехали князь и Рябой.

— А где Балаш? — спросил Савельев.

— К Бессонову пошел.

— Зачем?

— Сапог у него порвался, а Гордей Никодимович — человек запасливый, у него всегда вторая пара найдется. Да уже доложен вернуться.

Вскоре в осинник действительно подошел Балаш в новых сапогах.

Савельев отвел Горбуна в сторону и заявил:

— Слушай меня внимательно, Осип.

— Да, князь, слушаю.

Воевода особой дружины досконально объяснил ратнику, что тому следовало делать. Он упомянул и об охране несостоявшихся грабителей и убийц, и о действиях вместе со служивыми татарами.

— Это вряд ли произойдет, — заметил он. — Но если вдруг приключится, то от тебя, Осип, будет зависеть многое.

Ратник кивнул на шестопер и сказал:

— Вот эта вещица еще ни разу меня не подводила.

— Ты гляди, не особо размахивай ею. А то раздробишь головы Меченому, Воронову или старшему разбойнику, вышедшему из леса. Эти людишки нужны нам невредимыми, разговорчивыми.

Горбун усмехнулся и сказал:

— Этим приложу тихонечко, так, чтобы черепа не проломить. За руки и ноги не ручаюсь, а головы целыми останутся. На других негодяях отыграюсь.

— Как бы они на тебе не отыгрались, Осип.

— Нет. Я везучий.

— Скажи еще, что заговоренный. Только вот в походе против мурзы Захира был ранен именно ты, а не кто-то другой.

— Случай. Ранили же, не убили. Это не в счет.

— Но ты все понял?

— Да, воевода, — ответил Осип, кивнул в сторону пленников и спросил: — А этих тут без присмотра оставить?

— Связал крепко?

— Не развяжутся.

— А коли поможет кто со стороны?

— Тоже не получится. Узлы хитрые, резать их несподручно, вены заденешь. Никуда не денутся. Если что, я могу их в яму кинуть, в пасти кляпы забить, сверху хворостом да ветками забросать.

— На это время понадобится.

— Так я заранее сделаю.

— Делай. Еды вам хватит на два-три дня?

— Хватит своей. Да и у разбойников кое-что осталось. Вот я только одного не пойму, Дмитрий Владимирович. На что они тебе? Ладно, гонец боярина. Он что-то знает. А подельники его?

— Они тоже могут пригодиться.

— Тебе виднее, воевода.

— Все, Осип, мы поехали.

— Счастливой дороги.

Дмитрий еще раз заехал к Бессонову и предупредил его, что делать по вызову служивых татар.

После этого небольшой отряд, где-то потерявший одного ратника, по берегу реки доскакал до Твери и чрез Тьмацкие ворота вернулся в кремль.

Там вовсю шла подготовка к выезду на Москву. По-прежнему вертелись у дворца боярин Воронов и другие местные вельможи. Ратники смазывали колеса повозок, чистили коней, точили оружие.

Савельев отпустил дружинников и прошел в свои палаты. К нему сунулся было Воронов. Но Дмитрий не принял боярина, сослался на головную боль.

Оставшись один, князь принялся обдумывать план предстоящих действий. В основном второй и самой главной их части. Он решал, как выманить из леса всю шайку вместе с иконой.

Четырнадцатого августа жители Твери пришли провожать московских вельмож и их ратников. Нельзя сказать, что радости у горожан было много, но и горечи особой тоже не замечалось. Ну, приехали, что-то спрашивали, ездили, что-то осматривали. Но жители всех посадов, ближних сел и деревень знали, что царским посланцам ничего узнать так и не удалось.

Ровно в девять часов утра из Владимирских ворот вышел десяток конников Егора Осина, в середине которого держалась повозка с вельможами, и двинулся на Москву.

Через Васильевские ворота в это же время буквально вылетела дружина князя Савельева. Благо народу там было не так уж и много, а то воины могли бы и задавить кого-нибудь.

Дмитрий поступил так потому, что желал избежать пересчета дружинников. Посторонним людям не следовало знать, что у него не одиннадцать, а десять всадников. Да и те подняли такую пыль, что посчитать их было трудно.

Дружина миновала посад и пошла берегом Тьмаки. Через десять верст Савельев дал отмашку на остановку. К воеводе подошло тыловое охранение во главе с Новиком.

— Что видел, Кузьма? — спросил Савельев.

— За нами никто не пошел.

Князь подозвал к себе флангового дозорного Уварова и осведомился:

— У тебя, Истома?

— Лишних глаз не заметил.

— Добро. Проходим еще три версты, спускаемся в овраг. Там короткий привал. Потом идем по балке, ведущей к осиннику. Дозорные прежние.

Отряд скорым ходом прошел три версты и нырнул в овраг. На склоне остались только Новик и Уваров. Они ничего нового не заметили, о чем доложили Савельеву.

Через несколько минут воевода особой дружины подал команду:

— Вперед, за мной!

Он повел коня к балке, отходящей в сторону Твери.

Дружина прошла по ней около версты, выехала в поле. По команде Дмитрия воины разъехались, выдерживая направление на юго-восток. Около одиннадцати часов все они оказались в осиннике, где были встречены Осипом Горбуном.

В то же время на починок Долман заехал боярин Воронов. Пурьяк уже не делал гробы. Его мастерская, заваленная досками, пустовала.

Жена и дети Козьмы занимались подготовкой к отъезду. Они пока ничего не грузили на телеги, только вытаскивали скарб из сундуков, рассматривали и решали, брать его с собой или оставить. Особенно в этом усердствовали Любава и Лана.

Василий собирал инструмент и оружие. В доме имелись сабли, боевой топор, бердыш, копье и даже латы. В свое время Пурьяк на всякий случай прикупил их и припрятал.

Воронов въехал во двор, соскочил с коня, накинул поводья на столб городьбы.

Женщины в этот момент находились в доме, Василий — у мастерской.

— Приветствую тебя, Козьма!

— Что, боярин, ушли московские гости?

— Ушли, Козьма.

— Точно? Не вернутся назад к ночи?

— Нет, но почему к ночи? Или ты…

Пурьяк усмехнулся и заявил: