А. Живой - Битва на Калке

Шли так долго, что зима успела закончиться, а когда отряд Субурхана вернулся на стоянку в половецкие степи, то уже шел месяц май нового года. За время похода Григорий оброс бородой, заматерел и почти перестал мыться, как настоящий монгол. Тело его стало поджарым и мускулистым, жирок на боках от постоянных физических упражнений на воздухе, сам собою испарился. Так что чувствовал он себя вполне нормально, никто его особенно не ожидал, а за время путешествия он стал как бы тенью Субурхана, возможного наследника престола в орде, но это его почему-то не радовало. Оказавшись снова в половецких степях, Григорию неудержимо захотелось на родину. Ностальгия, молчавшая в отдаленных краях монгольского улуса, вдруг возникла снова и мгновенно замучила.

Забубенный увидел за прошедший год много нового. А вот здесь, на месте стоянки лагеря Тобчи, словно ничего и не произошло. Как тот доложил прибывшему Субурхану: венграм всыпали по первое число, отогнав почти всех за Дунай, сходили в Крым, пожгли местных жителей, один раз ходили в Тмутаракань, но там отбились. С ближайших гор приходили обиженные грузины отомстить за металл. Но Тобчи отрядил Джэбека, и тот снова загнал их в горы и отобрал остатки запасов, чтобы не повадно было спускаться на равнину. А в остальном, все шло как обычно. Можно было продолжать поход на Запад.

Вот только, Тобчи по старой привычке покосился на Забубенного и добавил, что снова стали появляться разведчики на половецкой границе со стороны Руси. Племена, обитающие там, явно что-то затевали. По данным монгольской разведки уже несколько месяцев к широкой реке, что местные зовут Днепром, стекаются многочисленные войска русичей. Следовало убедиться в их намерениях. И еще, Тобчи случайно перехватил в Крыму гонца от византийских императоров к киевскому князю, что вез известие о караване с оружием и «греческим огнем». Караван уже вышел из Константинополя и плыл в Киев. Через пять дней он должен был проходить пороги в том самом месте, где Буратай год назад разграбил азиатский караван. Тобчи считал, что греки идут на помощь к русичам, а те хотят нанести удар по монголам. Этого нельзя было допустить.

Субурхан согласился со своим хитрым военачальником. Тобчи знал толк в международной политике.

– Караван остановить и обезоружить. При сопротивлении, сжечь, – приказал Субурхан, – но лучше захватить все оружие. Оно нам скоро пригодиться.

– Можно и мне с ними? – попросился Григорий, – переводчиком. Плоскиня же греческого не знает. А я знаю. Так от меня хоть польза будет. Все равно в лагере делать нечего, пока дров и смолы на новые башни не насобирают. Верно ведь?

В дополнение к своей просьбе Забубенный произнес по-японски, в надежде, что греческого никто из военачальников не знает.

– Ич-ни-сан-ши-гоу-рок-сыч-хач-кю-дзю! Оригатога-зеймаста! – и добавил, увидев удивление в глазах монголов, – хантай, хаджимэ, мокусо.

Субурхан переглянулся с Тобчи и коротко кивнул. На утро отряд все того же темника Буратая с Кара-чулмусом в качестве переводчика снова ускакал в сторону Днепра.

Ох, и холодна же была днепровская водица. Прошив поверхность, словно кумулятивный снаряд, механик мгновенно ушел на глубину, возблагодарив Бога за то, что здесь под мысом не было мелководья. Однако, внизу оказалось еще холоднее, и он пулей вылетел обратно на поверхность. Рядом вошли в воду две стрелы.

Григорий поднял голову и увидел монгольских лучников, которые, забыв о приличиях, стоя на краю обрыва, выцеливали в бурных волнах самого Кара-чулмуса, некогда наводившего на них ужас. Забубенный снова нырнул, затем вынырнул, углядел ладью, что прыгала по волнам метрах в двухстах и поплыл, то и дело снова ныряя под воду, уже в ее сторону. К счастью ладья шла встречным курсом, но до точки расхождения можно было и не успеть. И Забубенный, удалившись от берега на безопасно расстояние, точнее настолько, что стрелы ложились уже не так кучно, наплевал на безопасность и поплыл кролем. Так было быстрее всего. Да и тело согревалось лучше. А то, не ровен час, сведет ногу и капут. Поминай Кара-чулмуса, как звали. Проплывут по волнам пенным мимо и не заметят.

Приблизившись, Забубенный решил подстраховаться, холодно все же было, высунулся из воды и крикнул:

– Братцы, помогите! Тону!

На ладье его услыхали. Глянули ратники на воеводу. Тот кивнул в ответ: надо помочь, наш вроде, парень.

– Плыви ближе, – крикнул ему Василько, – да за веревку хватай!

Забубенный сделал еще несколько судорожных гребков и ухватился за кусок свисавшей через борт веревки. Но подтянуться сил уже не было. Замерз и посинел весь. По счастью сидевшие в лодке ратники это и так видели. Подтянули Григория к борту поближе, да втащили, за рубаху схватив. Едва успели они это сделать, как впилась в борт стрела каленая. Затем еще одна пробила борт тонкий насквозь. Близко ладья к утесу подошла.

Возмутился старшой на лодке.

– А ну, послать гостинцев в ответ обидчикам.

Трое лучников на корме натянули тетиву и уважили неизвестных воинов. Стреляли они искусно, но нападавшие все же на утесе были, да меж деревьев. Только одного удалось снять. Получив стрелу в грудь, тот упал со скалы и с громким всплеском погрузился в воды Днепра.

Скоро, поймав ветер попутный, ладья пошла ходко, хоть и против течения, скрылась за поворотом, оставив мыс лесом поросший за кормой. Перестали доставать ее стрелы.

– Ты кто такой будешь? – поинтересовался бывалый воин, видно, местный начальник, у Забубенного, что лежал на дне небольшого суденышка весь мокрый и стучал зубами, – откудова? И что это за людишки за тобой охотятся?

Григорий не мог поверить, что спасся. Говорили с ним вроде бы по-русски, да одеты были спасители тоже не как азиаты или монголы. Значит свои. Но, таких своих в сопредельных княжествах было непонятное множество. А в нынешней обстановке всякому душу изливать было даже опасно. Может, очередные бродники. С ними надо держать ухо в остро, пока не поймешь что к чему.

– Спасибо братцы, что подобрали, думал уж околею, – начал издалека осторожный механик, – дали б чего-нибудь для разогреву, а то зуб на зуб не попадает. Вроде лето почти, а вода холодная.

Старшой только мигнул, и у Забубенного в руках мгновенно образовалась чарка с медовухой, да еще, какой крепкой. Василько налил ее до краев. Не пожадничал.

– Пей, спасенная душа. Грейся.

Забубенный впил залпом. Приятная теплота разлилась по всему телу и слегка затуманила мозг. Погоня и плавание медленно отходили на второй план. Черт побери, ведь он выбрался от этих монголов. Все-таки выбрался. Ради этого стоило рискнуть. Обдурил Буратая как младенца. Остался один всего-то на мгновение. Глядит на Днепр, и словно «дежа вю» с ним, – он на том же мысу, а по волнам опять ладья идет в сторону Руси. Ну и сиганул в воду, не раздумывая. Третий раз такого шанса точно не будет. Но что это за полет был! «Никогда не забуду, – подумал Григорий, глядя на желтое солнце, висевшее прямо над головой и обсыхая понемножку, – такое не забывается. С парашютом, наверное, и то не так страшно».