Джон Шеттлер - Падшие ангелы

Глаза Каменского загорелись. Казалось, внутри у него что-то засияло, однако лицо адмирала не поменяло выражения, и было понятно, что он не понимает важности сказанного.

— Ванавара? И что за река проходит у этой шахты? — Каменский явно знал ответ на этот вопрос, так что Капустин улыбнулся.

— Я знал, что ты поймешь связь, Павел.

— Что за река? — Спросил Вольский.

— Подкаменная Тунгуска, — сказал Капустин, сложив руки и довольно ухмыляясь.

— Тунгуска? Там, где упал метеорит?

— Верно, — сказал Капустин. — Фактически, шахта расположена прямо на краю места, которое ученые определил как периметр взрыва. Они уже некоторое время ищут там какие-либо экзотические материалы.

— Интересно, — сказал Каменский. Было видно, что он о чем-то задумался. — Группа итальянских исследователей считает, что озеро Чеко является непосредственным местом взрыва, и они пытались добыть образцы с его дна. Значит, в этом стержне № 25 содержится высокий процент примеси исландского шпата из шахты около Подкаменной Тунгуски к северу от Ванавары?

— Верно, и могут относиться к тому самому таинственному объекту, взорвавшемуся над Тунгуской.

— И этот исландский шпат обладает свойством удваивать проходящий через него свет.

— Верно, — улыбнулся Капустин. — Он распределен по всему стержню в порошковом виде. Если он может разбивать световые лучи, кто знает, что он может сделать с радиацией внутри ядерного реактора?

— Поразительно, — сказал Каменский. — И два других стержня из этой партии содержат те же примеси?

— Разумеется. Как братья. На самом деле в том, что хранится здесь содержится даже больше, чем в стержне № 25. Значит, возможно, другие стержни могут обладать теми же эффектами, если все дело в этом. Кто знает?

— Я не разбираюсь в теории, — сказал Вольский, — но мы не видели негативных последствий. Было простой случайностью то, что мы, в конце концов, обратили внимание на двенадцатидневные циклы на «Кирове» и связали их с графиками Добрынина. И вы сами сказали, что серьезный ядерный взрыв способен вызвать временной разлом. Это уже само по себе удивительно.

— Или же массивный вулканический взрыв, — вставил Каменский. — Возможно, этот стержень каким-то образом удваивает эффекты ядерного деления, будучи введен в реактор. — Каменский поднял палец, размышляя над сказанным. — Мы никогда не сможем всего этого понять, но давайте обдумаем это — спокойно. Итак, мы видели эффекты, производимые этим стержнем. Если два других стержня содержат тот же материал и обладают теми же свойствами, то мы, возможно, сделали одно и величайших открытий в истории человечества. Мои поздравления, Герасим! Возможно, ты только что открыл секрет путешествий во времени.

Вольский вспомнил выражение лица инспектора — сдержанное ликование, омраченное смущением и удивление. Но теперь он действительно понял, что сказал Каменский. Теперь они могли осознанно создавать эти стержни, экспериментируя с различными материалами, добытыми на месте падения тунгусского метеорита и их количеством… Со временем. Предполагая, что у них оно еще есть.

Что бы мы могли сделать? Если другие стержни обладают подобными эффектами… Если эти эффекты могут быть дублированы в любое время, по нашему желанию… Что бы мы сделали? Осознание последствий обрушилось на него, словно массированное извержение вулкана.

— Вы хотите, чтобы мы атаковали их? — Макрей удивленно посмотрел на него. — С тремя вертолетами и тремя десятками человек?

— Они это сделают? — Елена Фэйрчайлд знала, что если она чего-то захочет, это что-то произойдет, но хотела знать свои шансы.

— Все зависит от того, — сказал Скотт, сложив руки на груди, — что есть по ситуации у Мака Моргана.

— Русские что-то замышляют. Это совершенно ясно. Их деятельность сконцентрирована вокруг плавучего ядерного реактора «Анатолий Александров», о котором я говорил раньше. Мак говорит, что они перебросили к нему корабли на воздушной подушке с базы в Каспийске и установили там дополнительные зенитно-ракетные средства. Теперь он узнал, что на эту баржу прибыла морская пехота, чтобы это не значило. И еще большой вертолет. Беспилотники позволили хорошо там все рассмотреть прежде, чем русские взяли их на сопровождение и НАТО отвела их. Они грузят на него много авиационного топлива и устанавливают что-то, похожее на контейнеры с неуправляемыми ракетами.

— Там идет война, если вы, возможно, обратили внимание, когда мы потеряли «Принцессу Ирэн». — Макрею это все еще не давало покоя. — И причем, тут, господи, мы? Мы что, хотим сравнять счет? — Он понял, что высказался слишком резко и извинился.

— Не беспокойтесь, Гордон, — сказала Елена. — Нефть здесь не при чем.

Маркрей был удивлен.

— Не при чем? Только не говорите мне, что мы решили бросить все из-за потери «Принцессы Ирэн». У нас все еще есть два миллиона баррелей на двух других танкерах, и мы теперь хорошо защищены, потому что турки направили к нам свои морские и воздушные силы. Мак говорит мне, что они смогли спасти значительно количество груза с «Принсесс Ройял» и перекачать нефть на другой, пустой танкер. Нет смысла складировать ее в Фуджейре. Иранцы испортили жизнь всему региону, и они будут бороться с пожарами еще многие недели. Но мы можем рассчитаться по своему долгу перед «шеврон». Нефть достигла 300$ за баррель, и теперь мы сможем даже получить хорошую прибыль.

— Возможно, все действительно так, но здесь другое, — она словно заколебалась, будто собиралась что-то сказать, но спохватилась. Он понимал, что она будто отчаянно хочет что-то ему сказать, но сдерживается.

Макрей решил, что у него накопилось достаточно ее расположения после стольких лет службы, и решил надавать.

— И в чем дело, Елена? — Он сказал именно так. Он наконец назвал ее по имени, отбросив завесу приличий и протокола. И обратился как человек к человеку.

Она слышала его голос, слышала его тон, видела его глаза, когда он смотрел на нее. Он был готов сделать все, что было в его силах, чтобы помочь ей, и такое выражение она видела в глазах очень немногих мужчин в своей жизни. В глубине души ей хотелось думать, что она видела в них любовь, настоящую любовь, а не просто беспокойство и здравое внимание подчиненного. И чем больше она смотрела на него, тем больше болело у нее сердце от желания рассказать ему, рассказать ему все, ощутить, наконец, что бремя, которое она несла на своих плечах, она могла разделить с кем-то — с ним, с его широкими плечами и сильными руками, которыми он сможет нести это легко, все, что она тащила на протяжении десятилетий. Они будут нести это бремя вместе.

Они двое…

— Я… Я не могу сказать, Гордон. Прошу, поверь мне, — слова застряли у нее в горле, и она внутренне упрекнула себя за то, что не пошла дальше, не достигла того, чего хотела умом и сердцем. Гордон Макрей, подумала она. Господи, я люблю его…