Джон Шеттлер - Огненный котёл

— Но мы должны хотя бы попытаться, — сказал Карпов. Он заметил в глазах Федорова неуверенность и решил надавить.

— Тогда что вы предлагаете — идти к Вольскому? Сколько времени это займет — час, два? К тому времени мы можем потерять свой шанс. Теперь вы командир этого корабля, Федоров. Я знаю, что это последнее, чего вы ожидали, но эта честь выпала вам. Вольский находится в санчасти, а вы на главном командном посту. Я высказал вам свои соображения и поддержу вас при любом варианте, но подумайте. Вы правда считаете, что англичане станут вести с нами переговоры? А что мы им скажем? Сколько вопросов они зададут прежде, чем будут удовлетворены? Вы полагаете, они просто позволят нам пройти Гибралтарским проливом и весело пойти своей дорогой? Подумайте. Вы знаете этих людей. Вы всю жизнь изучали их по своим историческим книгам. Посмотрите, что они делают прямо сейчас — рискуют половиной своего флота, чтобы провести на Мальту пять грузовых судов! Это все, что нам нужно знать о них. Что они сделают, если мы подойдем к Гибралтару под белым флагом и попросим пройти? Что они сделали в Мерс-эль-Кибире? В охоте не «Бисмарк»? Провели переговоры?

Федоров опустил голову, видя правду в тяжелых словах капитана. Что Карпов точно умел, так это быть мрачным реалистом. Федоров действительно изучал эту войну и ее участников на протяжении многих лет. Это была совершенно иная порода людей. Он вспомнил, как пытался объяснить это Золкину, как надеялся отговорить Карпова от атаки на американские корабли. И теперь Карпов говорил ему то же самое — что эти люди были другими, не испытывали колебаний, не страдали уклончивостью, не хотели ничего, кроме полной победы. Они встанут у Гибралтара насмерть. Они обладали теми же качествами, в честь которых называли свои корабли — «Неукротимый», «Победоносный», «Яростный». Это была Британская империя. Это был Королевский флот. Это были люди железной воли и непоколебимой храбрости. Они не желали тратить время на тонкости и долгие дискуссии. Да, им хотелось знать, что представлял собой «Киров» и откуда он взялся, и они не удовлетворятся, пока не получат ответов. Карпов был прав. Но даже теперь, стоя на краю, он не мог принять решения.

Капитан увидел его нерешительности и сказал снова:

— Товарищ капитан, если мы договоримся с ними, они решат нашу судьбу. Но если мы начнем действовать сейчас, то решим ее сами. Мы станем тем, что надеемся выиграть у них — мы сами станем своей судьбой. И от наших решений будет зависеть наше будущее. — Это был его последний аргумент. Он вытянулся смирной и выжидающе посмотрел Федорову в глаза.

Федоров снова задумался о том, что они могут делать и что им следует сделать. Слова Карпова стали для него брошенной перчаткой, которая могла изменить все, начиная с этого момента. Раньше он был так уверен в своих суждениях, но теперь появилось нечто другое. Что они могли сделать, чтобы спасти себя, но и сохранить будущее без изменений, чтобы мир снова мог жить? Был ли способ добиться и того и другого?

Он принял решение.

Орлов вошел в каюту, злой как черт, все еще не оправившись от унижения, которому его подверг Трояк и думал о том, как ему пережить еще день. Никто не обходился с ним так! Никто! Он был Геннадием Орловым, главным корабельным старшиной [50] В оригинале Chief of the Boat — Главный корабельный старшина или боцман. Какое к этому имеет отношение капитан третьего ранга и начальник оперативной части? Хороший вопрос ! По крайней мере, когда-то, после долгих лет восхождения к этой должности. А теперь его понизили до гребаного лейтенанта, засунув к таким же гребаным лейтенантам, и это все еще не давало ему покоя. Больше этого он ненавидел только Карпова, вернувшегося на мостик, тогда как его засунули в кубрик на корме корабля к Трояку и другим морпехам. Он просто не мог смириться с тем, что ему отдает приказы младший по званию, и то, что этот лопоухий щенок Федоров теперь являлся командиром корабля, его не оправдывало.

Единственным светлым пятном с момента его освобождения из карцера было то, что он возглавил операцию по сбросу горящего Ка-40 за борт, но улучшение было недолгим. Его тяга издеваться над людьми вскоре стала только хуже. Ему словно нужно было иметь кого-то ниже себя, чтобы ощущать себя сильнее, лучше, более привилегированно, даже если вся его жизнь и карьера полетели коту под хвост. Уважение, которое он приобрел своим поступком, быстро смылось его врожденным дурным нравом. Остальные словно избегали его, будто он разносил какую-то заразу.

Он все еще винил в своих проблемах Карпова и получил большое удовлетворение, заехав коварному капитану в живот, но сомневался, что ему удастся повторить что-то такое. Нужно было убить его прямо там, подумал он.

Да, можно было придушить этого хорька и оставить прямо там… Нет, это была бы еще одна ошибка. Слишком многие видели, как ты облил его кофе. На тебя бы вышли слишком быстро и снова бы отправили гнить в карцер.

Он сидел за небольшим столом, радуясь, что его хотя бы не выкинули из офицерской каюты. Перед ним лежал хорошо смазанный пистолет, который он прятал в шкафчике вместе с фляжкой водки. Его жизнь стала одним большим геморроем, а Трояк нависал над ним постоянно, словно мрачная тень. Какого его вообще засунули к морпехам? Он не был солдатом, никогда не проходил боевой подготовки. Он понимал, почему, и от этого на душе становилось только гаже. Он ощутил себя еще более бесполезным, когда был передан в инженерное подразделение, вменив шлем и автомат на ящик с инструментами. Теперь он стал дрессированной обезьяной, которая должна была обеспечивать вылеты вертолетов и прочую херню.

Что его могло ждать на этом гребаном корабле, кроме тяжелой повседневной работы и подневольного вкалывания на таких чмошников как Карпов и мальчиков-отличников типа Федорова? И стоит ему ляпнуть что-нибудь против, как тут же рядом окажется этот здоровый суровый страшный чукча Трояк. Нужно было что-то делать хотя он пока сам не знал, что.

Уставившись на пистолет, он вдруг подумал, насколько глупы были Вольский и остальные. Они даже не потрудились обыскать его каюту! Они что, думали, что он теперь будет подобно всем этим Mishmanny и Starshini день за днем жрать говно всю оставшуюся жизнь? Нет, это меня точно не устраивало, думал он, вставляя патрон за патроном в магазин, и в этот момент появилась идея. Будто это жалкое убогое состояние подвело его к раю пропасти и бросило перчатку вперед, глядя, хватит ли ему духу прыгнуть… Да. Прыгнуть.

Да! Пошли нахер Трояк, Карпов, Федоров и этот жиртрест Вольский. Пошли они нахер все. Пошел нахер этот гребаный корабль и все, кто с ним связан. Он резко вогнал магазин в рукоять до щелчка, держа в одной руке пистолет, в другой фляжку с водкой. Идея обрывками заметалась у него в голове, словно ошметки бинтов на руках. Он, наконец, понял, что ему нужно сделать.