Владимир Поселягин - По прозвищу Адмирал

В этот раз мне не мешали, наоборот, с интересом смотрели, что будет дальше. Заметив грязный след на щеке у генерала, я достал носовой платок и, поплевав на него, стал оттирать пятно. Зрители, которые это видели, начали посмеиваться. Достав из кармана монокль, который нашёл в кармане того капитана, я, вертя его в руках, посмотрел на Дёница — он ему хорошо подошёл бы, да и адмирал мне нравился, не хотелось его так позорить, как генерала, так что, подойдя к нему, попытался вставить. Генерал дёрнул головой и отшатнулся, этого издевательства он уже не выдержал. За спиной у меня уже откровенно звучал смех. Сунув тому под нос кулак — да и моряк громко клацнул, взводя автомат, так что генерал покорился, — я вставил ему монокль. Задумчиво держась пальцами правой руки за подбородок, я обошёл эти две скульптуры на палубе, ещё раз внимательно осматривая их, как художник своё творение. Щетина, сбрить бы, но я пользоваться бритвой не умел, изрежу всех, а давать им в руки… Нет уж, пусть небритыми ходят.

— Вроде нормально! — громко сказал я. — Можно начинать.

И тут же зрители взорвались воплями радости, орали все, от простых людей до генералов. Просто безумие какое-то так выплёскивать свой восторг. Да-а-а, такой встречи у меня ещё не было. И опять качать начали, подбрасывая в воздух.

Когда это буйство немного стихло, стало слышно оркестр, который всё это время поддерживал торжество. А ещё оказалось, что на пирс подогнали машину с большими рупорами, мне сунули в руки немного допотопный микрофон, на радио в студии у нас куда лучше были, и попросили сказать, кого я привёз. Поздоровавшись со всеми присутствующими, а корреспонденты были в первых рядах, несколько раз срабатывали вспышки фотоаппаратов, я начал рассказ:

— Всё описывать я, извините, не буду, потому что уже сейчас это военная тайна — вон, видите, некоторые чекисты кивают. Говорить, как я попал в плен, тоже не буду, меня нагло похитили, а вот остальное без подробностей, кратко расскажу. Так получилось, что мне удалось сбежать, причём в воздухе, когда меня перевозили на транспортном «юнкерсе». Я воспользовался безалаберностью охраны. А когда перебил их, не ожидали они этого от мальчишки, выпрыгнул с парашютом. Управлять самолётом я не умел, а лётчики погибли, когда граната в салоне взорвалась. Самолёт упал в двух километрах от окраины Берлина. Вот скажите, если бы с кем из вас случись подобное, неужели бы вы не воспользовались и не погуляли по улицам Берлина, логове наших врагов? Я не стал убегать к нашим быстрее собственного визга, а пошёл смотреть, как живут берлинцы. Оказалось, о моём побеге знают, тела-то в обломках самолёта не нашли, и уже начались поиски Полякова. Я сам не раз видел на улицах Берлина, как избивали несколько мальчишек, похожих на меня. Изучая город, я купил на память несколько газет, где на всю страницу моё фото и сумма за мою голову, если кто-то меня найдёт. Вот эта газета, кому интересно, можете посмотреть, только с возвратом… Так вот, погулял я по городу, набрал припасов и решил, что пора домой. Тем более школа, уроки начались. Пробираясь по Германии и уходя от облав, добрался я до берега Балтийского моря. Там мне с многочисленными приключениями удалось угнать этот катер. Вместе с ним мне достались и пассажиры. Один — командующий подводным флотом кригс-марине, адмирал Дёниц, моряки его знают, слышали, а вот о втором хочу сказать особо. Я сделал всё, чтобы этот генерал попал в руки советского правосудия, слишком много на его руках крови наших сограждан…

Если до этого многие слушатели переговаривались, делясь с соседями впечатлениями, то тут все стихли, как военные, так и простые граждане превратились в одно большое внимание. Особенно чекисты напряглись. И я под пристальными взглядами присутствующих, которые переводили взгляды с меня на генерала и обратно, стал описывать прегрешения этого нациста:

— Итак, Герман Рейнеке, генерал пехоты, с начала войны Германии с Советским Союзом — начальник Службы военнопленных. Именно он заявлял, что главная цель каждого советского человека состоит в том, чтобы уничтожить Германию, следовательно, все советские люди должны рассматриваться как смертельные враги рейха, и относиться к ним нужно соответственно.

Осенью сорок первого года Рейнеке заявил: «Большевизм является смертельным врагом национал-социалистской Германии. Впервые в истории германский солдат сталкивается с врагом, который имеет не только военную подготовку, но и опыт большевистской политической школы, пагубно отражающейся на людях. В связи с этим на русских не распространяются требования Женевского соглашения относиться к ним, как честным солдатам». Исходя из таких установок, Рейнеке отдавал приказы о жёстком обращении с советскими военнопленными, в случаях отсутствия других возможностей, о размещении их под открытым небом, расстреле пытавшихся бежать из плена. Жёсткие меры Рейнеке привели к тому, что смертность среди советских военнопленных достигла семидесяти процентов… Я лично прошу арестовать генерала Рейнеке как военного преступника и судить его со всей суровостью советских законов.

Как я закончил, поднялся оглушительный шум, возмущения было много, но милиция быстро навела порядок. Адмирал Трибуц, тот самый, что командовал встречей, принял адмирала с генералом и получил их документы. Мы немного отошли в сторону, воспользовавшись краткой передышкой, и тот описал, что они готовят дальше, вдруг сообщив:

— Товарищ Берия вылетел в Ленинград. Попросил тебя его дождаться. А то говорит, что ты очень быстрый.

— Ну да, я сегодня вечером хотел оправиться домой… Ладно, подождём. Кстати, я тут на абордаж в одиночку «шнелльбот» взял, ну и свежие карты с минными полями позаимствовал. Интересует?

— Ещё как интересует! Сейчас вызову командира оперативного штаба, который и за контрразведку отвечает, замещает выбывшего по ранению коллегу…

— М-да, Берия, значит? Чую, непростой разговор предстоит, — пробормотал я себе под нос. — Ну и правильно, давно пора. Да и хватит с меня приключений. Просто жить нужно.

Спустя чуть больше шестидесяти лет. Вечер

Встав, я поднял бокал и осмотрел всех своих многочисленных родственников, что сидели за длинным столом на закрытой палубе арендованного прогулочного лайнера. К сожалению, в Советском Союзе всё же не принято иметь личные яхты, а вот арендовать их у государственных компаний — вполне.

— Дорогие мои, как же я рад, что мы наконец собрались вместе. Восемь лет уже не собирались всей дружной семьёй. Да и в прошлый раз это было из-за печального повода — хоронили… прощались с нашей любимой мамой, бабушкой… ну и кому-то с тёщей. Сейчас же у нас радостный повод встретиться: наш с Мариной юбилей. Восемьдесят лет всё-таки…