Евгений Филатов - Пропавший батальон

Девушке сквозь слезы показалось, что три лица Святовита, которые были доступны ее взору, повернулись к ней, глазницы загорелись, и она услышала страшное змеиное шипение. Резкий порыв ветра взметнул в воздух пыль. В ужасе Любомира вскочила, бросилась бежать прочь из капища и долго еще не останавливалась, пока не упала без сил под высокой сосной. В голове молотом стучало одно слово – Чернобог. Когда нет надежды, ты обращаешься к последнему средству, каким бы ужасным оно ни было, даже если придется заплатить самую большую цену. Любомира вдруг разом успокоилась, ей совершенно ясно представилось, что именно она сделает завтра. Как только небо озарит первый рассветный луч, она пойдет к старой ведунье – Отшельнице.

Колдунья уж точно знает, с какими заклинаниями надо обращаться к Чернобогу. Правда, ее давно никто не видел, последний раз она приходила в замок Каренц после окончания сбора урожая в прошлом году. Затем настала долгая суровая зима, и весной она не появилась.

Неожиданно Любомира почувствовала жар, очень быстро стало ломить всё тело, голова раскалывалась от боли. Она двигалась в полубреду, не замечая времени и боли от веток, хлеставших ее по лицу и плечам. Только к утру добралась Любомира в свой хутор, изрядно поплутав по лесу, и в изнеможении упала у порога хижины. Ее отец, всю ночь со всеми мужчинами хутора разыскивавший дочь, подхватил ее на руки и положил на набитый сеном тюфяк. Лихорадка овладела телом и разумом девушки, она сначала порывалась встать, но отец силой удерживал ее. В бреду она взывала к Отшельнице, и столпившиеся соседские женщины стали наперебой советовать кузнецу позвать ведунью, которая сможет излечить умирающую.

Отец Любомиры, предчувствуя самое страшное, был готов сделать что угодно. Он умолял старосту дать ему самого лучшего коня, чтобы привезти Отшельницу к своей дочери. После недолгих размышлений староста махнул рукой, и кузнец стремглав помчался в лесную чащу.

6

Все столпившиеся хуторяне с шепотом расступились, пропуская в хижину кузнеца и ведунью. Многие думали, что она умерла от старости, или ее убил медведь, или забрали злые духи. Ведунья действительно была очень стара. Она опиралась на палку, такую же кривую, как и она сама. Белые волосы клочьями свисали из-под тряпицы, намотанной на трясущуюся голову. Крючковатые пальцы сжимали узелок с травами и снадобьями. Кратко расспросив кузнеца о Любомире, Отшельница взяла щепотку одного, листья другого и еще прочего. Несмотря на преклонные годы и сгорбленное перекошенное тело, двигалась она достаточно проворно.

Не обращая ни на кого внимания, старуха подошла к уже затихшей Любомире, которая лишь изредка шумно вздыхала, а всё остальное время лежала как мертвая. Черты ее некогда красивого и живого лица заострились, кожа была землистой, язык разбух и не помещался во рту. Грудь опала, и совсем не было видно, дышит она или уже нет. Даже сухая рука распрямилась и свисала, как плеть.

– Кузнец, пусть все выйдут, – прошипела старуха.

Отец Любомиры вытолкал всех любопытных прочь и задернул циновку, закрывая вход. Ведунья взяла девушку за сухую руку и начала разминать маленькие пальчики. Она раскачивалась взад-вперед, не отпуская ладони умирающей. Кузнец стоял рядом в оцепенении, боясь пошевелиться, и ловил каждое слово, сказанное ведуньей.

– Твоя дочь умрет, – прошамкала старуха. – Она обидела Святовита, я это вижу. Страшную хулу она молвила. И Многоголовый от нее отказался. Он послал ей тяжкую хворь в наказание. И теперь она умрет.

Кузнец в отчаянии бухнулся на колени, вцепился в край рубища Отшельницы и запричитал:

– Спасительница, не оставь в горе! Посоветуй, ведь должно быть средство? Спаси ее, умоляю тебя! Я принесу великие жертвы Святовиту!

Старуха помолчала и медленно процедила сквозь редкие зубы:

– Есть одно средство… – она отняла свою костлявую руку от Любомиры. – Она отреклась от бога – покровителя рода. И теперь она в руках Смерти. Но есть тот, кто может договориться со Смертью. Он иногда говорит со мной…

– Кто же это? – воскликнул кузнец. – Я сделаю всё что угодно, лишь бы он помог!

– Не торопись обещать, кузнец, – прошипела старуха, – ведь это запретный бог!

– Чернобог! – отпрянул кузнец. – Нет, мы все будем прокляты!

– Решай, кузнец, или смерть, или надежда! – старуха криво усмехнулась, и в белесых глазах сверкнул огонь.

Несчастный думал уже не умом кузнеца, но большим отцовским сердцем. И оно тут же решило:

– Будь что будет, моя Любомира для меня дороже солнца. Не думал я, что, похоронив жену, буду решать, жить или не жить моей единственной дочери, кровинушке моей! Сделаю всё, что повелишь!

– Так тому и быть! – ведунья потянулась за своим узелком. – А теперь выйди, негоже тебе смотреть…

Лагерь Вальдемара Датского7

В большом походном шатре с развевающимися полотнищами страдал несварением желудка король Вальдемар. Он проклинал своего повара, который уже, наверное, простился с головой. Кишки крутило так, что Вальдемар стонал и поджимал ноги к груди. Когда живот немного отпускало, то дрожащей рукой он тянулся за кубком с водой, которую каждый раз пробовал брадобрей, коего Вальдемар призывал стуком меча о щит.

– Дядя, зачем ты заставляешь этого холопа постоянно пробовать воду, которую ты уже пил? Только усы там свои мочит зря, – угрюмо сказал сидящий на сундуке Харлунд.

– Не указывай мне, что делать, щенок! – выплевывал каждое слово король. – От родственничков всего ждать можно. Стоит мне закрыть глаза или отвернуться, как вы уже готовы подсыпать мне в питье или еду отраву!

Харлунд поморщился и погладил лежащую у сундука собаку.

– Прости, дядя, так отчего же ты не отпускаешь меня из шатра, если подозреваешь меня? – раздраженно спросил он, изрядно уставший бесцельно сидеть подле больного и ворчащего Вальдемара.

– Если бы ты помнил, какого я рода, то не задавал бы таких вопросов! Мой отец, великий Кнуд Лавард, был женат на киевской княжне Ингеборге. Его сподвижники рассказывали мне, что он всегда опасался коварства со стороны восточных родственников супруги, но смерть подстерегла его совсем с другой стороны! Проклятый Магнус, сын подлого Нильса, проткнул папашу мечом. Так что запомни: я никому не верю, даже тебе, племянничек! А не отпускаю тебя, ибо нужен ты мне, хотя вижу, как насмехаешься над страданиями моими!

Очередной спазм сотряс утробу Вальдемара, которого при рождении нарекли Владимиром в честь его великого прадеда – Владимира Мономаха Киевского. Но западное воспитание и раннее монаршество отразились на его имени. Шутка ли – сесть на трон в десять лет и сразу погрузиться в водоворот походов на полабских славян и бывших восточных родственников. Поэтому мальчика короновали уже как Вальдемара.